Vstupaja v 80-e. . .

Kniga-interv’ju ob aktual’nych voprosach sovremennych meždunarodnych otnošenij

[p. 134]

Глава III
О мире, войне, гонке вооружений и разоружении

‘Впервые почти за двадцатЬ лет война с Советским Союзом стала казатЬся не толЬко теоретически возможной, но и реалЬной, причем речЬ идет не о “холодной”, а о “горячей” войне, о войне, в которой стреляют, даже о войне ядерной’. Я процитировал высказывание Стивена Розенфелда, одного из ведущих обозревателей газеты ‘Вашингтон пост’.

Подобные заявления - очень опасный признак. Они свидетельствуют о том, что мир подходит к грани, за которой немыслимое начинает казаться мыслимым. Ход дискуссий в США по проблемам войны и мира изменился таким образом, что разумные идеи оказались оттеснены на задний план, и спор теперь идет между степенями безрассудства. История знает случаи, когда война начиналась в результате того, что государства убеждали самих себя в ее неизбежности.

Что еще хуже - дело не ограничивается разговорами о войне: США готовятся к войне в таких масштабах и с таким усердием, что возникает обоснованная тревога. В течение первой половины 80-х годов американское правительство намерено израсходовать на военные цели свыше 1,5 триллиона долларов. Поставлена цель вернуть Америке военное превосходство, расширить пределы ‘используемости’ вооруженной силы. Происходит весьма опасный сдвиг в ядерной стратегии Вашингтона.

В начале 1980 года стрелки символических часов на обложке журнала ‘Бюллетень ученых-атомщиков’ были переведены с 11.51 на 11.53^*. Часы показывали именно

* Т.е. время все более приближалось к ‘часу ноль’.

[p. 135]

это время в наиболее опасные моменты ‘холодной войны’. Год спустя на часах было уже 11.56.

Главная причина, видимо, заключается в усилении международной напряженности?

Да, но нужно иметь в виду, что озабоченность по поводу угрозы войны начала возрастать среди ученых и специалистов по военно-политическим проблемам уже несколько лет назад. Основаниями для этой озабоченности были продолжение гонки вооружений, крайне медленное продвижение дел на переговорах по ограничению вооружений, сменившееся фактическим застоем на этих переговорах, а также неудачи большинства попыток урегулировать кризисные ситуации и международные конфликты.

Теперь, когда международная напряженность возросла и военное соперничество усилилось, ситуация, естественно, становится еще более тревожной.

Считаете ли Вы предотвращение ядерной войны главным вопросом советско-американских отношений?

Разумеется. Тот факт, что предотвращение ядерной войны представляет собой главный вопрос советско-американских отношений и главную тему разрядки, был признан и официально провозглашен обеими державами на высшем политическом уровне. Среди общих позиций, согласованных руководителями СССР и США на первой встрече в верхах в Москве в 1972 году, нет более важной, чем положение, что ‘в ядерный век не существует иной основы для поддержания отношений между ними, кроме мирного сосуществования’. В 1973 году оба государства подписали особое Соглашение о предотвращении ядерной войны, которое - по крайней мере, с советской точки зрения - представляет собой один из важнейших совместных документов, подписанных СССР и США на сегодняшний день. Существенно было бы знать отношение нынешней администрации к этим ключевым документам. Критическую роль приобрел и другой вопрос: что считать самым верным путем обеспечения мира? В США проводится массированная кампания с целью убедить американцев в том, что единственный путь к миру - это не разрядка, а путь гонки вооружений и политики с позиции силы. Трудно представить себе более порочную и опасную логику.

[p. 136]

В мире растет беспокойство, что фаталЬное столкновение может произойти. Не так давно я прочел статЬю видного специалиста по ядерному оружию Джорджа Кистяковского. Он подчеркивает, что при далЬнейшем развитиu современных тенденций в области военной техники и политики ‘будет чудом, если до конца века ядерное оружие нигде не будет применено, и лишЬ чутЬ менЬшим чудом, если это не приведет ко всеобщей ядерной катастрофе’. Хотя мне лично такой пессимизм кажется чрезмерным, я разделяю тревогу ученого.

Опасность, бесспорно, возрастает. Особенно потому, что опасность, как мне кажется, связана не только с тем, что кто-то намеренно замышляет нажать ядерную кнопку в ‘час ноль’. Главная и весьма реальная опасность носит более анонимный характер. Возникают ситуации, чреватые угрозой войны. Когда мир перенасыщен оружием, его применение вполне возможно в результате обострения международной напряженности, вспышек различных международных конфликтов. Нельзя полностью исключить и возможность случайното возникновения войны. Вот почему для создания надежных гарантий мира недостаточно понимать бессмысленность развязывания войны или даже взять на себя соответствующие формальные обязательства. Надо сделать еще очень многое, чтобы устранить саму возможность войны. Для этого необходимы последовательные усилия для радикального оздоровления всей международной обстановки.

Что Вы подразумеваете под ‘радикалЬным оздоровлением всей международной обстановки’?

Не беспокойтесь, я имею в виду не всемирную социалистическую революцию, а перемены, которые приемлемы для обеих систем - укрепление мирного сосуществования, углубление разрядки. Если говорить конкретнее - прогресс в деле ограничения вооружений, прекращение гонки вооружений, дипломатическое урегулирование существующих и предотвращение возможных будущих конфликтов и кризисов, развитие взаимовыгодного сотрудничества в различных областях.

Конечно, все это может звучать как довольно скучный набор того, что уже давно стало предметом дискуссий и переговоров. Но следует помнить одну важную вещь:

[p. 137]

успех подобной перестройки международных отношений требует глубокого понимания реальностей ядерного века и должного уважения к этим реальностям в практической политике. Говорят, что генералы всегда готовятся к прошлой войне. Иногда кажется, что политики ведут себя так же, игнорируя новые реальности и возводя в канон опыт вчерашнего дня.

Какие новые реалЬности Вы имеете в виду?

Ядерный век предъявляет новые требования к политике государств, диктует важные перемены в этой политике. Война стала столь разрушительной, что ее более нельзя рассматривать в качестве рационального инструмента политики.

Необходимо поэтому, прежде всего, решительно пересмотреть отношение к роли силы, особенно военной силы, во внешней политике. Вообще говоря, эта необходимость уже была признана. Но теперь мы являемся свидетелями явных попыток отрицать эту необходимость. Я говорю не только о каких-то воинственных тирадах, но и обо всем том политическом настрое, который возобладал в США. Предпринимаются упорные попытки найти выход из того тупика, в котором оказалась политика силы.

Тупик образовался в результате того, что теперЬ силу нелЬзя применитЬ, не вызывая сокрушителЬного ответного удара?

Да, и с этим никак не может примириться Пентагон. В результате развилась крайне опасная, авантюристическая тенденция поисков новых, более ‘эффективных’ способов применения силы, причем изображаются эти способы и как более ‘безопасные’ для человечества. Особо следует сказать о разработке новых систем оружия, военных доктрин, методов применения вооруженной силы, в том числе ядерного оружия, специально рассчитанного на то, чтобы сделать ядерную войну более приемлемой.

Например, нейтронная бомба...

Нейтронная бомба, или, согласно официальному пентагоновскому термину, ‘оружие повышенной радиации’, которое считается менее разрушительным в отношении техники и сооружений, чем обычное ядерное оружие, - один из результатов поисков ‘применимой’ военной

[p. 138]

силы. Но один из многих. Следует сказать и об уменьшении размеров ядерных боеголовок при одновременном повышении их точности, и о создании более мощных типов обычного оружия. Добавьте сюда концепции ‘контрсилы’, а также ‘избирательных’ или ‘хирургических’ ударов. Предпринимаются попытки ввести какие-то ‘правила игры’ в военные конфликты с применением ядерного оружия, дабы сделать эти конфликты более допустимыми. И еще, конечно, создание так называемых ‘сил быстрого развертывания’.

Все это по существу означает полное игнорирование новых реальностей. Конечно, таким путем идти легче - на помощь приходит накапливавшаяся веками инерция традиционного подхода к войне как рациональному инструменту политики. Некоторые продолжают верить в эффективность этого инструмента и даже считают войну последним словом, звездным часом политики. Но этот путь не уводит от дамоклова меча ядерного самоубийства. Подлинная проблема сегодня состоит не в том, чтобы совершенствовать способы применения силы, а в том, чтобы исключить применение и угрозу применения силы из международных отношений.

Вы говорите об исключении применения и угрозы применения силы из международных отношений. Но разве это похоже на то, что делает Советский Союз? Вы уделяете болЬшое внимание своей обороне, СССР не раз применял вооруженную силу, когда считал это нужным.

Я говорю о процессе и его конечной цели. В этом несовершенном мире мы не можем себе позволить быть совершенными в одиночестве. Представьте себе саморазоружившийся Советский Союз и великие державы, политика которых проводится под влиянием таких деятелей, как Каспар Уайнбергер, Йозеф Лунс, Ричард Пайпс, Ричард Перл, Джесси Хелмс, некоторых генералов и адмиралов.

Повторяю, речь идет об очень сложной перестройке международных отношений, внешней политики, политического мышления - перестройке, которая требует значительного времени и гигантских усилий.

Поль Нитце в разговоре со мной заявил, что, по его мнению, Советский Союз не желает ядерной

[p. 139]

войны. Но вместе с тем он придерживается точки зрения, что Советский Союз считает ядерный конфликт возможным и ведет подготовку к тому, чтобы одержатЬ в нем победу.

Быть может, мне следовало бы поблагодарить Нитце за признание, что мы не хотим ядерной войны, хотя оно и было сделано в частной беседе. Услышать такое из его уст - это уже нечто новое. Но все остальное - вариация на избитые темы.

Вам наверняка известно, что подобное мнение высказывают не толЬко ‘ястребы’. ЕстЬ и другие, которые думают, что посколЬку Советский Союз считает возможным вести ядерную войну и одержатЬ в ней победу, то он, следователЬно, не исключает такую войну из арсенала средств своей политики.

Да, я хорошо знаком с подобными рассуждениями. Сталкиваться с ними приходится довольно часто, но правдивей от этого они не становятся.

Но ведЬ утверждения, что Советский Союз считает возможным вести ядерную войну и одержатЬ в ней победу, обычно подкрепляются цитатами из выступлений, статей и книг советских военных специалистов.

Да, но, как правило, эти цитаты 10-20-летней давности, а политическое и военное мышление меняется, отражая изменения в самой реальности, в том числе и развитие оружия массового уничтожения. За это время, например, заметно углубилось понимание последствий ядерной войны.

Что же касается сегодняшнего дня, то самые авторитетные изложения советского подхода к этой проблеме не оставляют места для недопонимания или ложного истолкования. Л.И. Брежнев неоднократно осуждал расчеты на победу в ядерной войне как ‘опасное безумие’. Та же точка зрения выражалась и министром обороны Д. Ф. Устиновым, начальником Генерального штаба Н. В. Огарковым, другими военными и политическими руководителями СССР. ‘Наша позиция по этому вопросу ясна, - подчеркивал товарищ Ю. В. Андропов, -

[p. 140]

ядерной войны допустить нельзя - ни малой, ни большой, ни ограниченной, ни тотальной’¹.

Хочется сказать несколько слов и в защиту наших часто цитируемых на Западе (причем, как правило, с извращениями) военных авторов. В своих работах они действительно рассматривают со своей, сугубо профессиональной точки зрения вопросы о том, как следует вести военные действия, если нам будет навязана война, и я в этом не вижу ничего необычного или способного внушить тревогу. Дело военных - думать о том, что им предстоит делать в случае, если кто-то из противников СССР развяжет против нас войну. Из этого никак не следует, что они рассматривают ядерную войну в качестве приемлемого инструмента внешней политики.

В начале 60-х годов, в момент очередного международного кризиса, мне довелось быть в Лондоне. Там в одном кафе я увидел надпись: ‘В случае атомного нападения сохраняйте спокойствие, платите по счету и бегите со всех ног на ближайшее кладбище’. Боюсь, что, если бы военные какой бы то ни было страны ограничились такими указаниями, никто не оценил бы их чувство юмора - им пришлось бы выйти в отставку, причем без надежды на пенсию.

И еще - пусть те, кто обвиняет Советский Союз, послушают, что говорят на эту тему в США. Причем говорят не безвестные авторы статей по военным вопросам, а самые высокопоставленные военные руководители. Генерал Кертис Лимэй, командовавший стратегической авиацией США, например, призывал американцев обрести способность ‘вести любую войну до победного конца, включая генеральную войну’ (под генеральной войной подразумевалась, как я подозреваю, не просто война, которой командуют генералы, а тотальная схватка). Бывший министр обороны США Мелвин Лэйрд писал, что американская ‘стратегия должна быть нацелена на ведение войны, достижение победы и восстановление’, что Соединенные Штаты должны готовиться к ‘ведению тотальной ядерной войны’ и заставить врага поверить в то, ‘что мы возьмем инициативу в свои руки и нанесем первый удар’. Или возьмите более свежее свидетельство - официальные пентагоновские ‘Директивы в обла-

1 Коммунист, 1983, № 1, с. 11-12.

[p. 141]

сти обороны на 1984-1988 годы’, прямо ориентирующие США на ведение ‘затяжной ядерной войны против СССР’ и ‘победу’ в ней. Уверяю Вас, что Вы не найдете ничего подобного ни в устных, ни в письменных высказываниях советских руководителей, военных или вообще кого бы то ни было в Советском Союзе.

Когда на Западе рассматриваются эти вопросы, принимаются в расчет не толЬко разрозненные цитаты, но и общая советская военная доктрина.

Однако на самом деле выводы, касающиеся нашей военной доктрины, делаются именно на основе таких цитат. Не вникая в детали, хочу еще раз подчеркнуть самое главное: советская военная доктрина носит строго оборонительный характер. Это совершенно ясно отражено в советской позиции по вопросу о применении ядерного оружия. Советские политические руководители не раз подчеркивали, что СССР против применения ядерного оружия, что только чрезвычайные обстоятельства (агрессия против нашей страны или ее союзников) могут вынудить Советский Союз прибегнуть к этому крайнему средству самозащиты.

Такие же взгляды высказывались и советскими военачальниками. Начальник Генерального штаба Вооруженных Сил, первый заместитель министра обороны СССР маршал Н.В. Огарков, характеризуя советскую военную доктрину, писал в 1981 году: ‘...Стратегические ядерные силы... служат основным фактором, сдерживающим агрессора, и обладают способностью в случае применения им против Советского Союза и других стран социалистического содружества стратегического ядерного оружия незамедлительно осуществить ответный сокрушительный удар’² (подчеркнуто мною. - Г. А.).

В июне 1982 года Советский Союз в одностороннем порядке принял на себя обязательство не применять первым ядерное оружие. ‘Это означает, - пояснил министр обороны СССР Д. Ф. Устинов, - что при подготовке Вооруженных Сил теперь еще больше будет уделяться внимания задачам предотвращения перерастания военного конфликта в ядерный, эти задачи во всем их многообразии становятся непреложной частью нашей военной деятельности. Каждый мало-мальски сведущий в воен-

2 Коммунист, 1981, № 10, с. 87.

[p. 142]

ных вопросах специалист понимает, что этим ставятся еще более строгие рамки в обучении войск и штабов, определении состава вооружений, в организации еще более жесткого контроля, обеспечивающего исключение несанкционированного пуска ядерного оружия от тактического до стратегического’³.

Я мог бы привести еще целый ряд аналогичных заявлений.

Их суть в том, что мы видим задачу своих стратегических сил в предотвращении войны. Советский Союз считает бессмысленным стремиться к военному превосходству, полагая, что само понятие такого превосходства теряет смысл при наличии нынешних огромных арсеналов уже накопленного ядерного оружия и средств его доставки. Советская военная доктрина лишь подтверждает, что мы рассматриваем атомную войну как страшнейшее бедствие, какое только может выпасть на долю человечества; что рассчитывать на победу в такой войне - опасное безумие; что наша стратегия носит оборонительный характер; что мы против концепции ‘первого удара’ и что назначение наших стратегических сил заключается в сдерживании возможного агрессора, а сами они предназначены лишь для нанесения ответного удара.

Такова наша военная доктрина, и за ней нельзя обнаружить никакой другой, ‘тайной’ доктрины просто потому, что таковой нет. А вот что касается различных официальных заявлений американской стороны, то там мы находим совершенно противоположные мысли.

Например?

Ну, начну хотя бы с интервью Бжезинского английскому журналисту Джонатану Пауэру в 1980 году. Бжезинский заявил, что атомную войну в конечном счете не следует считать страшной катастрофой, ибо погибнут в ней ‘лишь’ 10 процентов человечества. ‘Лишь’ 10 процентов составляют, между прочим, более 400 миллионов человек (я уже не говорю, что сама приведенная им цифра более чем сомнительна). После этой успокоительной оценки Бжезинский добавил, что он ‘в случае надобности’ не стал бы медлить - нажал бы на кнопку и запустил бы ракеты.

3 Правда, 12. VII. 1982.

[p. 143]

Другой пример. Джордж Буш, нынешний вицепрезидент США, заявил во время предвыборной кампании 1980 года, что в ядерной войне, по его мнению, можно одержать победу. Когда удивленный корреспондент газеты ‘Лос-Анджелес таймс’ попросил его разъяснить, что он имеет в виду, Буш ответил следующее: ‘Вы становитесь победителем в том случае, если обеспечите выживание командных пунктов и центров управления, сохранение промышленного потенциала, защиту определенной части своего населения и если вы располагаете способностью нанести больший урон противнику, чем он вам...’ В заключение Буш заверил журналиста в том, что число выживших в такой ‘победоносной войне’ будет больше чем 2 или 5% населения⁴.

Интересно, какой величины были бы заголовки на первых страницах газет ‘Нью-Йорк таймс’ и ‘Вашингтон пост’, если бы подобные заявления сделал высокопоставленный советский представитель?

И это не просто пустые разговоры. Ведь именно в США рождаются все те теоретические и технологические нововведения, цель которых (другой вопрос, что эта цель представляется иллюзорной) - обеспечить возможность вести ядерную войну и достичь в ней победы.

Вы не преувеличиваете?

Нисколько. Директива № 59 Картера, рейгановские ‘Директивы в области обороны на 1984-1988 годы’ - лишь последние плоды целой школы стратегического мышления, которая проповедует ‘ограниченную’ ядерную войну, ‘хирургические удары’ по военным целям и другие способы ‘гибкого’ применения ядерного оружия. Все это далеко не просто игра мысли. Создается соответствующая военная техника, например боеголовки с повышенной точностью попадания, меньших размеров и большей мощности, разрабатываются специальные системы носителей, которые намечено разместить вблизи советских границ, и т.д. Даже если все эти меры предназначаются лишь для того, чтобы придать больший вес политическим угрозам американцев, то и в этом случае опасность войны резко возрастает, ибо в случае эскалации конфликта ядерное оружие может быть пущено в ход независимо от того, какими были первоначальные намерения. Про-

4 ‘The Progressive’, April 1980, p. 46.

[p. 144]

должающиеся попытки стереть грань между обычной и атомной войной несут в себе огромную опасность.

Почему?

Потому, что они ведут к размыванию важных психологических и морально-политических преград к развязыванию ядерной войны, призваны устранить страх, даже ужас перед такой войной, отвращение к ней и, главное, понимание ее катастрофических последствий, из которого вытекает убеждение в том, что такую войну нельзя считать допустимым средством политики. Если удастся изменить эти взгляды на ядерную войну, то возможность и вероятность такой войны значительно возрастут.

Вы сами, видимо, считаете, что возможностЬ ядерной войны нелЬзя исключитЬ, что такая опасностЬ возрастает. Не следует ли из этого вывод, что в таком случае необходимо попытатЬся свести к минимуму ее возможные последствия? А эти ‘попытки’ присутствуют и в доктрине ‘ограниченной’ ядерной войны, и в других взглядах, которые Вы критикуете.

Такой довод может показаться логичным. Однако реальности ядерного века требуют иного образа мышления. Я говорил уже о том, что допустить возможность вести ‘маленькую, чистую и аккуратную ядерную войну’ неверно по существу и опасно, поскольку это может подорвать усилия, нацеленные на предотвращение ядерного пожара. Но это еще не все. Если людей удастся убедить, что цена, которую пришлось бы уплатить за ядерную войну, окажется более или менее ‘приемлемой’, то это только усилит авантюризм тех, кто имеет доступ к ядерным кнопкам. Да и политика вообще стала бы в таком случае гораздо менее обдуманной, менее уравновешенной, поскольку даже в случае просчета войну-де можно будет ограничить ‘приемлемым’ масштабом. А в случае возникновения действительно острой ситуации такие убеждения позволили бы куда легче и быстрее потянуться к кнопке.

Можно, однако, возразитЬ, что более весомой, чем эти доводы, была бы перспектива решителЬного сокращения потерЬ и разрушений.

Нет, на такое сокращение едва ли можно рассчитывать.

[p. 145]

Нет оснований надеяться на то, что войну удастся сделать ‘ограниченной’, предотвратить эскалацию. Я хотел бы сказать особо, что касается любых попыток ограничить свои потери - будь то посредством противоракетной или гражданской обороны, - то уже не раз указывалось, что они могут быть сведены на нет противоположной стороной, которая примет такие ответные меры, как увеличение количества своих боеголовок, их способности преодолевать оборону, повышение разрушительной силы боеголовок и т.д.

Как Советский Союз реагировал на доктрину ‘ограниченной’ ядерной войны, сформулированную президентом Картером и затем подхваченную президентом Рейганом?

Подозрения насчет того, что правительство США приняло концепцию ‘ограниченной’ ядерной войны, существовали уже давно. И по сей день Вашингтон предпочитает не уточнять ни конкретных обстоятельств, при которых он начал бы такую войну, ни других важных аспектов вопроса. Эта нарочитая неясность, по всей вероятности, создается специально, чтобы усилить психологическое воздействие новой доктрины и одновременно сохранить за США максимальную свободу действий.

Вы спрашивали о советской точке зрения на эту доктрину. Фактически я уже говорил о главном пороке замыслов ‘ограниченной’ ядерной войны, а именно - их неосуществимости. Такая война потребовала бы от обеих сторон принятия определенных правил ее ведения. Но кто может рассчитывать на то, что ядерная война будет вестись наподобие аристократической дуэли при скрупулезном соблюдении всех правил? Если бы мы все достигли столь высокого уровня воспитанности и цивилизованности, то, наверное, было бы нетрудно не только предотвратить любую ядерную войну, но и добиться всеобщего и полного разоружения.

Нет, мы не можем ожидать, что ядерная война примет вид рыцарской дуэли. Не может быть ни ‘ограниченной’ войны, ни ‘ограниченных’ ядерных ударов. Атомная война, если бы она разразилась, ни в коем случае не осталась бы ограниченной, а быстро переросла бы во всеобщую бойню. Эскалация, в сущности, неизбежна хотя бы уже потому, что ни одна из сторон в такой ситуации, пока у нее сохраняется хоть одна боеголовка,

[p. 146]

не захочет примириться с поражением. Помимо этого, представьте себе: если вокруг вас начали рваться ядерные бомбы, станете ли вы хладнокровно оценивать характер и силу каждого ядерного удара противника, чтобы ответить ему строго адекватным ударом, ни в коем случае не нарушив ‘правил игры’? Эскалацию просто невозможно будет сдержать.

Мне кажется, что лучшую характеристику концепции ‘ограниченной’ войны дал бывший сенатор-демократ от штата Айова Джон Калвер, в свое время входивший в сенатскую комиссию по делам вооруженных сил. Он сравнил эту концепцию с ‘ограничением действия спички, брошенной в бочку с порохом’⁵.

Но если такая война невозможна, то о чем же беспокоитЬся? Что заставляет Вас считатЬ эту доктрину опасной?

Несмотря на то что авторы этой стратегии твердят, будто она является лишь развитием концепции ‘устрашения’, которой придерживались прежние министры обороны - от Роберта Макнамары до Джеймса Шлесинджера, в действительности речь идет о качественном сдвиге. Новая стратегия призвана снизить ядерный порог, расширить круг ситуаций, при которых США сочли бы возможным применение ядерного оружия. Она дает повод для нового раунда гонки вооружений, для необузданной гонки вооружений. В довершение всего эта доктрина усиливает весьма дестабилизирующие тенденции как в сфере военной техники, так и в сфере военностратегического мышления. Раздувая страхи по поводу уязвимости США к первому удару, доктрина на деле нацелена на то, чтобы обеспечить стратегическим силам США возможность самим нанести первый удар.

Но посколЬку единственной реалЬной гарантией от ядерной войны является так называемое ‘равновесие страха’, т.е. понимание обеими сторонами самоубийственного характера атомной войны, может бытЬ, разница между старой и новой стратегиями не так уж велика?

Нет, разница между ними есть, притом большая. Доктрина ‘ограниченной’ ядерной войны направлена не на то,

5 Nuclear War Conference. Washington, 1978, p. 163.

[p. 147]

чтобы ослабить уровень взаимного страха перед ядерной войной, а на то, чтобы запугать Советский Союз и одновременно придать больше смелости Соединенным Штатам. Ядерное оружие будет лежать нетронутым в арсеналах лишь постольку, поскольку у всех сторон существует ощущение одинаковой опасности и уверенность, что они обладают одинаковой способностью уничтожить друг друга. И пока все это - важные элементы стабильности, с военными концепциями надо обращаться с величайшей осторожностью. Нельзя легкомысленно играть со стратегическим равновесием, которое способствовало предотвращению эскалации многих конфликтных ситуаций до уровня ядерной войны.

С другой стороны, разумеется, ясно, что мир, основанный на взаимном запугивании, в конечном счете не слишком прочен. Запугивание, взаимный страх сами по себе порождают угрозы. Для того чтобы поддержать потенциал устрашения, необходимо прежде всего обладать арсеналом, способным внушать страх другой стороне, следствием чего является непрекращающаяся гонка вооружений. Мало того, необходимо также демонстрировать свою готовность привести этот арсенал в действие, что означает готовность разжечь ядерный пожар, в котором был бы уничтожен противник, а заодно сожжено полпланеты и совершено национальное самоубийство. Для этого требуется не только угрожать и шантажировать, но и время от времени осуществлять акции, доказывающие способность к безответственным действиям, к авантюризму и непредсказуемым поступкам.

Оставим в стороне даже соображения морального порядка. Перед нами образец чудовищно противоестественной логики, навязываемой ‘равновесием страха’. Эта логика требует постоянно напоминать о способности совершать сверхмассовое убийство, так сказать, мегаубийство. С одной стороны, приходится согласиться с тем, что война потеряла смысл. С другой стороны, необходимо постоянно готовиться к войне и подчеркивать свою готовность начать ее. Независимо от первоначальных намерений эта логика в конце концов ведет на край пропасти.

Где же выход?

В общем и целом, взаимное устрашение все же можно считать меньшим злом, чем подготовку к ‘мыслимой’,

[p. 148]

‘приемлемой’ ядерной войне. Однако вечно жить в условиях устрашения нельзя, рано или поздно оно даст осечку. Поэтому мы должны искать альтернативы устрашению. Вопрос в том, в каком направлении вести поиски. Было бы катастрофой, если бы мы пошли в сторону ‘приемлемой’ ядерной войны. Существует лишь один разумный путь - это путь к миру на основе ограничения и сокращения вооружений и последующего разоружения, путь развития доверия и сотрудничества. Бесспорно, что это очень трудный путь, который требует огромных усилий, большой мудрости, терпения и политической смелости. Но иного пути к долгосрочному и прочному миру, видимо, не существует.

Киссинджер однажды сказал: ‘Абсолютная безопасностЬ для одной из сверхдержав недостижима и к тому же нежелателЬна, ибо она обернуласЬ бы абсолютной опасностЬю для другой’. Не является ли это также одной из новых реалЬностей атомного века?

Пожалуй. И это была одна из ярких идей Киссинджера. Я только сомневаюсь, сумел бы ли он или кто-нибудь другой в правительстве США настолько возвыситься над житейским ходячим мнением, чтобы счесть собственную абсолютную безопасность нежелательной. Да в этом, впрочем, и нет крайней необходимости. Достаточно понимания того, что абсолютная безопасность недостижима.

В последние годы Киссинджер, видимо, отошел от этой концепции безопасности, но в международном сообществе она приобретает все большее влияние. В частности, независимая комиссия по вопросам разоружения и безопасности во главе с нынешним премьер-министром Швеции У. Пальме, включившая в себя среди прочих бывших руководителей внешнеполитических ведомств США и Великобритании Сайруса Вэнса и Дэвида Оуэна, в своем заключительном докладе выдвинула концепцию ‘безопасности для всех’. Суть ее ясно выражена в следующих словах доклада: ‘Безопасность не может быть достигнута за счет потенциального противника, а лишь сообща с ним при должном учете интересов безопасности обеих сторон’. Если бы это было понято, гонка вооружений была бы остановлена.

Данная реальность нашего времени тесно связана с

[p. 149]

другой: создано столько средств уничтожения, что их дальнейшее накопление не укрепляет национальную безопасность. Как раз наоборот: чем больше оружия, тем меньше безопасность. Некоторые дальновидные американцы начали это понимать уже давно. Так, например, Джером Визнер и Герберт Йорк писали: ‘Гонка вооружений создала ситуацию, когда усиление военной мощи не только не укрепляет, но ослабляет национальную безопасность. Исходя из своего профессионального опыта, мы убеждены в том, что техническото решения этого противоречия не существует. Развитие гонки вооружений подобно спирали, которая, постоянно ускоряя свое вращение, ведет к небытию’.

Когда это было написано?

В 1964 году. И мне хотелось бы подчеркнуть, что в отношении профессиональной квалификации, опыта и знаний было бы трудно найти еще двух американцев, мнение которых заслуживало бы большего внимания. Визнер в свое время был советником президента Кеннеди по вопросам науки, Йорк - не менее известный ученый, который был непосредственно связан с военным производством, когда возглавлял в Пентагоне управление исследований и разработок.

Я повторяю - это было сказано в 1964 году. Сколько миллиардов можно было бы сэкономить и насколько выиграло бы дело мира, если бы к этим словам прислушались уже тогда!

Я слышал нечто подобное от лорда Чалфонта, бывшего английского министра и известного специалиста по военным вопросам. Он сказал: ‘Все болЬше оружия, все менЬше безопасности’.

Вот именно. Между тем устарел и другой древний принцип: ‘Хочешь мира - готовься к войне’. Если к войне готовиться очень усердно, она от этого станет неизбежной. Конечно, с этими старыми идеями трудно расставаться, но ведь факт, что в 60-70-е годы все же начался процесс осознания новых мировых реальностей, включая ту истину, что без ограничения и сокращения вооружений безопасность немыслима.

Конечно, идея эта сама по себе не нова. Но если в прошлом она звучала как дань утопии, то сегодня это -

[p. 150]

реализм, хотя на пути ее претворения в жизнь все еще стоят многочисленные преграды.

Каждой войне предшествовала бешеная гонка вооружений.

Вы правы, но в прошлом оружие создавалось для того, чтобы вести и выигрывать войны. Парадокс нынешией ситуации заключается в том, что, хотя здравомыслящие люди более не могут смотреть на гонку вооружений с такой точки зрения и считать войну приемлемым средством достижения политических целей, гонка вооружений все же продолжается.

‘ПокончитЬ с гонкой вооружений, пока она не покончила с нами!’ Этот лозунг приобрел популярностЬ в Америке в последние годы. И тем не менее гонка вооружений снова набирает темп.

Нет повести печальнее на свете... Веками гонка вооружений была следствием плохих отношений между государствами. Сегодня она сама все больше превращается в главную причину плохих отношений, ибо наращивание и совершенствование вооружений порождает страхи и подозрения, усиливает недоверие, отравляет политическую атмосферу.

Возьмите, например, советско-американские отношения. Если бы стало возможным устранить страхи и подозрения, связанные с гонкой вооружений, особенно тех вооружений, которые обладают невиданной разрушительной силой, то исчез бы крупный источник международной напряженности.

Значиш, именно гонка вооружений является главной нерешенной проблемой в советско-американских отношениях?

Да. Точнее говоря, главная проблема - это вопросы войны и мира, с которыми столь тесно связана гонка вооружений.

Но сегодня существует ходячее мнение, что именно разрушителЬный потенциал ядерного оружия помогает предотвращатЬ войны, что если бы не ядерное оружие, то уже давно произошла бы болЬшая война.

[p. 151]

Ходячее мнение нередко ведет к неверным выводам. Особенно, когда речь идет о столь необычном деле, как ядерная война. Как мы с Вами уже говорили, ‘равновесие страха’, порожденного ядерным оружием, не может быть прочной гарантией мира. Если ядерное равновесие помогло предотвращению большой войны в течение последних трех-четырех десятилетий, то из этого вовсе не следует делать оптимистических выводов насчет будущего.

Как-то Вы сказали в одном из своих выступлений: ‘Нам пока везло, но не стоит слишком активно испытывать судЬбу’.

Да, ведь мир уже не раз был на грани катастрофы, причем войну удавалось предотвратить отнюдь не только благодаря государственной мудрости. Думаю, что немалую роль сыграло и чистое везение. Об этом нельзя забывать. В будущем наши надежды на выживание следует строить на чем-то более прочном, чем простая удача. Тем более что новый виток гонки вооружений - а он уже фактически начался - будет гораздо опаснее, чем предыдущие.

Каковы основные особенности этого витка?

Последние достижения военной техники сделали возможным производство систем оружия с повышенным контрсиловым потенциалом, т.е. способных ввиду своей большей точности и мощности поражать стратегические средства противника. Речь идет о таких системах, как ракеты ‘МХ’, новые боеголовки вроде Мк-12А, новые системы наведения ракет и т.д. Уже этого достаточно, чтобы усилить беспокойство другой стороны, которая, видимо, сочтет эти вооружения угрожающими стратегической стабильности и примет должные ответные меры.

Если же в дополнение к беспокойству по поводу данных военных програми сложится мнение, что дело идет к крупным технологическим нововведенням в области противоракетной и противолодочной обороны, то это еще более усилит впечатление, что противник стремится к получению возможности первого удара. Даже если тревога и беспокойство на сей счет не имели бы оснований, они опасны, так как делают условием безопасности и выживання мгновенную готовность к немедленному ответному

[p. 152]

или даже превентивному удару. Я уже не говорю о воздействии таких тревог на политическую атмосферу.

Другие новые системы грозят разрушить саму основу переговоров о контроле над вооружениями, чрезвычайно затрудняя, если не делая невозможной, задачу проверки выполнения условий соглашений. Один из примеров - крылатые ракеты, особенно наземного и морского базирования.

Наконец, продолжение гонки вооружений между США и СССР будет стимулировать распространение ядерного оружия.

Вы спитаете, что эти мрачные перспективы приближаются?

По крайней мере, некоторые из них. Видите ли, я лично могу не верить, что обретение возможности первого удара - дело, технически осуществимое в обозримом будущем. Многие специалисты согласятся со мной. Но гонка вооружений вступает в ту фазу, когда создаются неуязвимые средства нанесения упреждающего ‘контрсилового’ удара, вызывающие неизбежные опасения у противоположной стороны. Это уводит всю гонку вооружений еще дальше в сторону от реальности, от реальных проблем к опасным, оторванным от жизни сценариям ядерного конфликта.

Кто песет ответственностЬ за гонку вооружений?

Инициатор и главная движущая сила гонки вооружений - Соединенные Штаты.

Это лишЬ частЬ картины. Вы наверняка осведомлены и о существовании противоположной точки зрения, о нарастающих страхах в США, Западной Европе, вообще на Западе по поводу усиления военной мощи СССР. Вот, например, высказывание Г. Киссинджера, сделанное им на конференции в Брюсселе по случаю 30-летней годовщины образования НАТО: ‘Начиная с середины 60-х годов происходило массированное наращивание советских стратегических сил. В 1965 году СССР имел 220 межконтиненталЬных баллистических ракет; в 1972-1973 годах их число увеличилось до 1.600. Количество советских баллистических ракет на подводных лодках возросло почти с нуля до

[p. 153]

более чем 900 в 70-е годы. При этом историки долго будут удивляться тому, что в течение всего этого периода США даже не пытались принятЬ серЬезные меры, чтобы выправить положение. Конечно, выправить его было бы нелегко, но дело не толЬко в этом. Есть другая причина: образовалась целая военно-стратегическая школа - причем я сам к ней принадлежал, как и многие участники этой конференции, - школа, которая считала, что стратегическая стабильностЬ в военном отношении выгодна, школа, которая развила исторически поразительную теорию, согласно которой уязвимость укрепляет мир, а неуязвимостЬ увеличивает риск войны’.

Каждый раз, когда я читаю подобные заявления, особенно если они исходят от таких известных и авторитетных фигур, как Киссинджер, мие становится как-то неловко.

Иметь разногласия с этими людьми, иначе, чем они, интерпретировать события, иметь другие симпатии и так далее - это естественно. Но мне действительно бывает неловко, когда они совершенно беззастенчиво говорят неправду, отлично зная при этом, как в действительности обстоят дела. Конечно, речь идет не только о Киссинджере. В последние годы ведется беспрецедентно массированная, тщательно организованная кампания насчет несуществующего ‘советского превосходства’. Эта кампания отравляет политическую атмосферу в Соединенных Штатах. Речь идет о том, что по праву можно считать ложью века.

Ну а как насчет цифр?

Напомню слова Дизраэли: есть три вида лжи - просто ложь, чертова ложь и статистика. Цифры, которые привел Киссинджер, как раз из третьей разновидности. Взгляните на число 220. Киссинджер утверждает, что таковой была численность советских МБР в 1965 году. А сколько межконтинентальных баллистических ракет имели тогда Соединенные Штаты? Согласно официальным американским данным, - около 850, т.е. почти вчетверо больше. Почему Киссинджер умолчал об этом?

Возьмите БРПЛ. СССР, как признал и Киссинджер, имел очень мало таких ракет в 1965 году. Соединенные Штаты же имели ни больше ни меньше, как 464.

[p. 154]

Да, но какова была тенденция?

Численность американских ракет в середине 60-х годов была результатом выполнения масснрованной программы военного строительства, начатой в 1962 году администрацией Кеннеди под фальшивым предлогом ‘отставания в ракетах’.

В результате США добились значительного превосходства, и у нас не было другого выхода, как догонять Америку. Вот в чем причина того ‘массированного роста’, о котором вещает Киссинджер. Притом уровень, которого мы достигли в начале 70-х годов - около 1.600 МБР и свыше 700 БРПЛ, - был оценен американцами с учетом некоторых преимуществ США в других сферах как означающий паритет. Этот уровень был официально закреплен в соглашении ОСВ-1, главным автором которого с американской стороны был, между прочим, тот же Киссинджер.

По Договору ОСВ-2 число наших ракет должно было уменьшиться, а общее количество средств доставки - стать равным для обеих стран. И не наша вина в том, что этот договор не вступил в юридическую силу.

Еще дальше от правды заявление Киссинджера о том, что в период ‘массированного’ наращивания советского стратегического потенциала ‘США даже не пытались принять серьезные меры, чтобы выправить положение’. Совсем наоборот: США вели себя весьма активно. В 1970 году они приняли решение оснастить свои ракеты РГЧ^* индивидуального наведения, в результате чего количество боеголовок, имеющихся у США, ежегодно удваивалось и в момент подписания ОСВ-1 превышало число советских боеголовок вчетверо.

Иными словами, резулЬтаты этого нового американского рывка - оснащение ракет РГЧ - уже существовали при подписании соглашения ОСВ-1?

Конечно. США отнюдь не сидели сложа руки, в то время как СССР стремился к паритету. Вряд ли Киссинджер забыл, что в начале 70-х годов, когда он был советником Никсона по вопросам национальной безопасности, США как раз начинали свой очередной ‘большой скачок’ в

* Разделяющиеся головиые части (у ракет). - Прим. ред.

[p. 155]

гонке вооружений. Программа РГЧ увеличила количество боеголовок на американскнх МБР с 1.054 в конце 60-х годов до 2.154 в конце 70-х годов, а количество боеголовок на БРПЛ возросло с 656 до 5.120. Тогда же, в начале 70-х годов, США начади создавать крылатую ракету, новую подлодку ‘Трайдент’, стратегический бомбардировщик ‘В-1’ и ряд других новых систем оружия.

Между прочим, всего несколько лет назад память Киссинджера работала лучше. Например, в 1978 году он говорил: ‘Мы ускорили темпы наших военных программ после 1972 года. Если обратиться к фактам, то станет ясно, что Белый дом всегда поддерживал максимальные запросы Пентагона’⁶.

Но американцы считали все эти программы ‘козырями для торга’, укреплявшими американскую позицию на переговорах по ОСВ.

Если это были ‘козыри для торга’, то почему ни одна из упомянутых программ не была прекращена в ответ на успешное продвижение переговоров по ОСВ? Например, программа РГЧ. В момент ее принятия она тоже оправдывалась как ‘козырь’. Однако США сделали все, чтобы переговоры по ОСВ-1 не привели к запрещению или хотя бы торможению этой программы (помнится, даже Киссинджер впоследствии жалел об этом, однако было уже поздно).

Но вернемся к заявлению, которое Вы попросили меня прокомментировать. Как видите, оно создает совершенно ложное впечатление, ибо в нем игнорируются важнейшие факторы, относящиеся к военному соотношению сил СССР и США.

Но самое зловещее в процитированном Вами заявлении - это выраженное в нем сомнение насчет полезности стратегической стабильности и тех взглядов на взаимную уязвимость, благодаря которым открылась возможность хотя бы начать продвижение по пути ограничения вооружений. Если в Вашингтоне возьмут под сомнение и это, если такие сомнения будут доведены до логического завершення, то это может лишь означать очень мрачный и опасный период для международных отношений.

6 ‘Public Opinion’, May-June 1978, pp. 58-59.

[p. 156]

Считаете ли Вы, что администрация Рейгана всерЬез стремится к достижению военного превосходства над СССР?

Да, думаю, она уже доказала, что всерьез верит в военное превосходство и стремится его достигнуть. Предвыборная платформа республиканцев 1980 года определила в качестве одной из главных задач: вернуть Соединенным Штатам положение сильнейшей военной державы мира. К тому же открыто призывали поначалу и руководящие деятели администрации. Например, министр обороны Уайнбергер в интервью газете ‘Нью-Йорк таймс’ осенью 1981 года назвал 1950-е годы ‘весьма безопасной эрой’, когда США обладали ‘определенной степенью превосходства’. ‘Сейчас, - заявил он, - ми должны вновь обрести его’. Администрация Рейгана вскоре, правда, начала избегать термина ‘превосходство’. Вместо него было изобретено другое выражение - ‘резерв безопасности’.

В реальном мире военное превосходство, разумеется, понятие бессмысленное, более того - просто недостижимое. Это не что иное, как карт-бланш на бесконечную гонку вооружений, лишенную какого-либо стратегическото или политического емысла.

Тогда зачем же они провозглашают эту целЬ?

Я думаю, здесь есть ряд причин. Главное назначение всех этих разговоров о превосходстве - дать США бо́льшую возможность запугивать те страны, внешняя политика которых может прийтись не по вкусу Вашингтону. Возможности эти резко сократились со времени 50-х годов, которые для людей типа Уайнбергера и сейчас кажутся ‘весьма безопасной зрой’, но для многих стран, ставших жертвой американских интервенций или угроз, это было весьма опасное время. Тогда США располагали так называемой ‘неразрывной цепью устрашения’, тянувшейся от морского пехотинца, высаживавшегося на далекие от Америки берега для ‘защиты свободы’, вплоть до ядерного арсенала США. Американские лидеры считали, что если они пойдут на эскалацию конфликта, то смогут контролировать этот процесс эскалации на любом уровне конфликта. Многократно использовалась угроза применения ядерного оружия. Имея больше такого оружия, чем

[p. 157]

их противники, они ощущали бо̍льшую уверенность и свободу рук в развязывании опасных авантюр за рубежом.

Такой, с позволения сказать, ‘резерв безопасности’ канул в прошлое. Именно в этом, по мнению американских ‘ястребов’, заключена важная, если не самая главная, причина ослабления американской мощи.

Тоску этих людей по ‘лучшим’ временам можно даже и понять, но ностальгия - вещь слишком обманливая, чтобы служить компасом в политике. Пойдите в библиотеку и посмотрите по старым пожелтевшим газетам, что говорили американские ‘ястребы’ в 50-х - начале 60-х годов. У вас не создастся впечатление, что это была ‘весьма безопасная эра’. По иронии судьбы, то самое крайне правое движение, которое стало прочным тылом Рейгана на его долгом пути в Белый дом, возникло в конце 50-х годов во многом как протест против внешней политики Эйзенхауэра, которую правые ожесточенно поносили за ‘мягкость’, ‘пораженчество’ и т.д. Правые были панически напуганы размахом и направлением перемен, охвативших тогда весь мир. США были бессильны их изменить и остановить. ‘Резерв безопасности’ давал лишь мизерные результаты. Пределы использования военной силы в качестве инструмента внешней политики уже тогда были видны совершенно отчетливо.

Иными словами, Вы считаете, что даже если США и достигнут превосходства над СССР, то это не даст американской внешней политике серьезных преимуществ?

Должно быть ясно, что мы никогда не позволим Соединенным Штатам обрести превосходство, которое бы угрожало нашей безопасности и жизненным интересам.

Более того, Америке не следует рассчитывать на получение даже тех скромных дивидендов, которые она имела в прошлом. Мы живем в мире, который не позволит ни одной державе выступать в качестве силы, контролирующей все остальные страны, в качестве некоего стража мирового порядка.

Таким образом, по Вашему мнению, желание обрести возможностЬ запугивания - это и естЬ главный мотив стремления США к военному превосходству?

[p. 158]

Один из мотивов. Есть и другие, в том числе явно иллюзорные. Кое-кто в Вашингтоне и впрямь может верить в реальность достижения военного превосходства, а вместе с ним и той власти над миром, которой домогаются правые силы США. Верят же они в ‘рейганомику’ как надежное лекарство от всех экономических недугов Америки.

Весьма существенным мотивом погони за военным превосходством остается стремление военно-промышленного комплекса США к прибылям, политической власти и влиянию. В качестве еще одного мотива я бы также отметил и попытки навязать Советскому Союзу и другим социалистическим странам такие военные расходы, которые подорвали бы их экономику.

Некоторые из американских обозревателей указывают и на другие, менее осязаемые соображения, скрывающиеся за гонкой вооружений. Отмечают, например, что нынешняя программа ремилитаризации США может быть связана не столько с реальностью, сколько с определенными сдвигами в настроениях американцев и попытками руководства страны манипулировать этими сдвигами. Так, бывший сотрудник Белого Дома Джеймс Фоллоуз недавно писал о том, что, когда рейгановская администрация принимала решения о производстве и развертывании ракет ‘МХ’, ‘значение имели не столько сами ракеты, сколько ‘воля’ страны заменить ‘Минитмены’ на ‘МХ’. ‘Мы снова вернулись к времени, - заключил Фоллоуз, - когда наша политика обсуждается в терминах типа ‘воля’ и ‘решимость’, а не в категориях ‘национальных интересов’.

Но какими бы ни были мотивы нового американского рывка в тонке вооружений, порождаемые им опасности очевидны, и их трудно переоценить.

Но слишком уж часто приходится слышатЬ, что именно советская угроза вынуждает Запад вооружаться и готовиться к войне. Неужели все это ложЬ?

Есть поговорка, что люди никогда так не лгут, как во время войн и выборов. Можно добавить - и во время гонки вооружений, ради продолжения этой гонки. Как заставить граждан из года в год платить миллиарды за оружие, если они не видят нависшей над ними ‘смертельной угрозы’? Ведь именно эту функцию выполняет

[p. 159]

‘советская угроза’, прнчем уже давно, со времен Великой Октябрьской социалистической революции. Жупелом ‘советской угрозы’ размахивали еще тогда, когда наша страна была очень слаба: чего же ожидать теперь, когда мы обладаем огромной мощью? Конечно же, я не стану отрицать, что мы сильны, что у нас мощная оборона, о которой мы проявляем постоянную заботу.

Вот эта мощЬ и вызывает на Западе страхи.

Во-первых, надо различать военную мощь как таковую и военное превосходство. Превосходства нет, есть паритет. Во-вторых, страхи раздувались и тогда, когда Советский Союз не обладал такой мощью. Вспомните ситуацию по окончании второй мировой войны. Советский Союз понес в этой войне огромные потери. Америка же усилилась, приобрела ядерное оружие и пыталась удержать монополию на него, чтобы диктовать свою волю миру.

Да, можно признатЬ, что после гитлеровской политики ‘выжженной земли’ перед Советским Союзом стояли гораздо более важные задачи, чем наращиватЬ вооружения и создавать ядерное оружие.

Конечно же, мы предпочли бы направить ресурсы на другие, весьма неотложные нужды. Но другого выхода не было именно потому, что США проводили политику с позиции силы. Мы уже обсуждали этот вопрос, когда беседовали об истории ‘холодной войны’. Перед лицом вызова, брошенного нам Соединенными Штатами по окончании второй мировой войны, мы были вынуждены обратить особое внимание на оборону. Гонку вооружений нам навязали, как навязывают и сейчас.

Американцы утверждают совершенно обратное.

Те, кто так говорит, видимо, забыли, что все эти годы мы догоняли Соединенные Штаты. У США ядерное оружие появилось раньше, чем у нас. У них были средства доставки ядерных бомб, которых не было у нас, и нам пришлось догонять Америку. То же самое можно сказать практически обо всех других системах стратегического оружия - БРПЛ, РГЧ, крылатой ракете и т.д. В создании каждой из этих систем мы отставали от американцев. Американцы вводили их первыми, навязывая нам очеред-

[p. 160]

ной раунд соперничества, причем сопровождали это оглушительными воплями о военной угрозе, якобы исходящей от СССР, о мифическом советском военном превосходстве.

Не могли бы Вы привести конкретные примеры?

Один из самых ранних примеров - кампания по поводу ‘отставания в бомбардировщиках’. Она была развернута в США в 50-х годах - можно ли себе представить, чтобы у нас тогда было превосходство в бомбардировщиках? Но с помощью этой кампании Пентагон сумел добиться принятия массированной программы строительства стратегической авиации. А позднее было объявлено, что, ‘как выяснилось’, у США с самого начала было в несколько раз больше бомбардировщиков, чем у СССР. На рубеже 50-60-х годов родилась упоминавшаяся версия о ‘ракетном отставании’, имевшая сходный результат - огромную программу строительства стратегических ракет. Потом стало известно, что и в данном случае ‘советская военная угроза’ была преувеличена в десятки раз. В обоих случаях, кстати, несмотря на разоблачения фальшивок, соответствующие программы отнюдь не были прекращены.

Нас особенно беспокоили те исходные предпосылки, на основе которых принимались подобные решения. Мы не могли оценить их иначе как сознательное стремление США обрести еще большее военное превосходство над нами - стремление, которое могло вырасти только из самых худших намерений. Буквально ежегодно обнаруживалось какое-нибудь ‘отставание’ - по общей сумме расходов на военные нужды, по гражданской обороне, по оружию средней дальности и т.п. Такие пропагандистские маневры стали для Пентагона привычным элементом военного планирования.

Мы еще вернемся к некоторым из этих ‘отставаний’. Пока же мне хотелосЬ бы задатЬ Вам более общий вопрос: как объяснитЬ эту удивителЬную живучестЬ версии о ‘советской угрозе’?

Страх - очень сильное чувство. Политики это хорошо знают, особенно политики американские. Достаточно вспомнить знаменитый совет, данный сенатором Ванденбергом президенту Трумэну насчет того, как добиться одобрения ‘доктрины Трумэна’ конгрессом: ‘Надо напу-

[p. 161]

гать страну до полусмерти’. В самом деле: чтобы навязать своей стране опасную и дорогостоящую гонку вооружений, надо возбудить у людей такие эмоции. Только напугав публику до полусмерти, можно выбить сотни миллиардов долларов на ‘оборону’. А самый проверенный способ напугать публику - это кричать: ‘Русские идут!’

Этот страх поддерживается влиятельными силами: военной промышленностью и Пентагоном, обслуживающими их группами в среде бюрократии, в академических кругах, средствах массовой информации.

Милитаризм стал для этих сил образом жизни, который они защищают всеми доступными способами. Призрак ‘советской угрозы’ дает им богатство и процветание.

Джордж Кеннан однажды заметил, что силы, заинтересованные в гонке вооружений, обладают в США таким влиянием, что одержать верх над ними было бы чрезвычайно трудно ‘даже в том случае, если бы исчезло все внешнее обоснование гонки вооружений, если бы Советский Союз завтра утонул в морской пучине вместе со всеми своими армиями и ракетами’⁷.

Но разве у американцев, как и у западноевропейцев, нет оснований боятЬся? ВедЬ Советский Союз накопил достаточно оружия, чтобы превратитЬ их города в груды радиоактивных обломков и пепла.

Разумеется, в мире существуют чудовищные средства уничтожения. И это, естественно, внушает людям страх. Но если у американцев и западноевропейцев такой страх вызывает русское оружие, то мы в Советском Союзе живем под угрозой ядерного удара со стороны Америки и ряда других стран еще более долгое время. Наши города тоже могут быть обращены в груды радиоактивных обломков и пепла. Ядерная угроза нависла над всем человечеством. Разве это не противоестественно, что города, великие памятники культуры и искусства, все то, чем гордится человечество, что оно ценит, как саму жизнь, наконец сотни миллионов людей, мы сами и наши дети - все это просто ‘мишени’? И мы к этому привыкли, живем с этим и даже иногда забываем об истинном положении дел. А между тем именно такая ситуация, а

7 The Cloud of Danger. Boston, 1977, pp. 13-14.

[p. 162]

не мифы о ‘советской угрозе’ должна внушать страх. ‘У советских людей и амернканцев, - подчеркнул в канун нового, 1983 года Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю.В. Андропов, - сейчас один общий враг - угроза войны и все, что ее усиливает’. А усиливает ее в первую очередь гонка вооружений.

Поэтому абсурдны, иррациональны раздающиеся и сегодня призывы продолжать вооружаться, создавать новые виды оружия, тратить больше на военные цели, чтобы ‘спасти мир’. Поразительно, но к этим призывам многие еще прислушиваются. Хотя совсем нетрудно понять абсурдность гонки вооружений и увидеть, что призывы эти раздавались много раз и никогда не приносили ничего положительного, служа лишь наживе влиятельных групп, для которых обман и запугивание людей превратились в источник прибылей. И эти группы нисколько не обеспокоены опасными последствиями их действий.

ПоказателЬно, что именно военный, президент Дуайт Эйзенхауэр, впервые высказал предупреждение насчет так называемого ‘военно-промышленного комплекса’ в США.

Да, к тому времени этот комплекс уже начал оказывать ощутимое влияние. С тех пор это влияние значительно выиросло. Военно-промышленный комплекс, по сути дела, представляет собой крупнейший конгломерат в Америке, ежегодно продающий продукции на сотни миллиардов долларов, обеспечивающий занятость миллионам людей, господствующий над целыми регионами страны, прекрасно представленный в правительстве и конгрессе. Американцам, впрочем, все это хорошо известно, они слышали эту историю много раз.

Тем не менее военный бизнес сохраняет репутацию бизнеса патриотического. Его товар - американская безопасность, его прибыль - ‘честь’ и ‘достоинство’ Америки. А вот говорить о денежных интересах, связанных с гонкой вооружений, считается дурным тоном. Эту сторону прячут, замалчивают, ибо, как заметил видный американский экономист Джон К. Гэлбрейт, людям ‘не хочется думать, что мы рискуем самоубийством ради сиюминутной экономической выгоды’⁸. И горы мусора

8 Common Sense in US-Soviet Relations. Washington, 1978, p. 46.

[p. 163]

остаются под ковром, несмотря на хваленую страсть американцев к расследованиям.

Почему Вы полагаете, что здесЬ естЬ основания для расследования?

Слишком уж о больших деньгах идет речь. Есть и прямые улики - возьмите, например, скандал с фирмой ‘Локхид’. Она давала взятки иностранным правительствам, но почему бы этой фирме не вести себя так же и дома? Взгляните на рост цен на вооружения: по подсчетам журнала ‘Тайм’, вздорожание даже старых типов оружия обгоняет темпы инфляции в несколько раз. А ведь известно, насколько неразборчивы в средствах заправилы военного бизнеса. Под завесой ‘национальной безопасности’, опираясь на свои связи в правительстве и средствах массовой информации, они могут состряпать любую ‘угрозу’ на пустом месте. Помните историю с ‘ракетным отставанием’?

ИзбирателЬная кампания 1960 года и так далее?

Дело, собственно, началось несколько раньше. В 1957 году, вскоре после того как запуск Советским Союзом первого искусственного спутника Земли так напугал Америку, специальная группа экспертов, получившая название Комиссии Гейтера, заявила в своем докладе, что через несколько лет угроза, создаваемая советскими ракетами, ‘достигнет критического уровня’. Комиссия предложила огромное увеличение военных расходов, принятие новых программ. Президент Эйзенхауэр не во всем согласился с рекомендациями. Тогда за этот вопрос ухватились демократы, и в ходе предвыборной кампании 1960 года сенатор Джон Кеннеди обрушился на республиканскую администрацию с обвинениями в халатном отношении к национальной обороне. Он дал столько обещаний насчет ликвидации ‘ракетного отставания’, что даже после того, как, став президентом, узнал правду, он тем не менее развернул ускоренное строительство ракет.

Вы хотите сказатЬ, что на самом деле никакого ракетного отставания не было?

Нет, было, но совсем другое. Джордж Кистяковский, который в то время был советником президента Эйзен-

[p. 164]

хауэра по делам науки, позднее свидетельствовал: ‘В действительности отставали не мы, а русские’⁹.

Может бытЬ, вся эта история была исключением из правила?

К сожалению, нет - это само правило. Для обмана и запугивания американцев существует хорошо отлаженный механизм, способный манипулировать любым государственным учреждением. Бывший директор ЦРУ Ричард Хелмс в своих недавно вышедших мемуарах рассказывает, как ЦРУ, постоянно подталкиваемое Пентагоном, издало в конце 60-х годов заведомо ложный доклад, в котором утверждалось, будто советские ракеты, называемые на Западе СС-9, оснащены боеголовками с РГЧ индивидуального наведения. Вскоре фальшивка была разоблачена. История переговоров об ОСВ и других подобных эпизодов изобилует случаями преднамеренной утечки информации - нередко заведомо ложной - в целях создания трудностей на пути выработки соглашений.

Таким образом, гонка вооружений, как Вы считаете, тесно связана с корыстными экономическими интересами, политическими расчетами.

Видите ли, считая их главными движущими силами, я не отрицаю и других: силы инерции ‘традиционных страхов’, влияния научно-технического прогресса, сложностей, создаваемых самим фактом асимметрий в нынешнем стратегическом паритете. Но главное - это то, что Вы упомянули. И во имя этого пускается в ход самая беззастенчивая ложь.

В 70-е годы американцы содрогнулись, когда увидели в результате серии разоблачений, что в политической и экономической жизни страны царят жульничество, обман и коррупция. Но волна разоблачений тех лет почти не затронула военный бизнес, гнусные вымыслы о ‘советской угрозе’, весь механизм, который охраняет прибыли, получаемые от подготовки к войне. По той или иной причине никого из тех, кто лгал американцам о зарубежных событиях, заставлял их тратить ненужные миллиарды долларов на оружие, втягивал страну в кризисы и конфликты с другими нациями, - никого из них не при-

9 Common Sense in US... p. 59.

[p. 165]

звали к ответу. Более того, некоторые из этих людей, оказавших значительное влияние на государственную политику в кризисные моменты в конце 50-х, в 60-е и 70-е годы, когда принимались важные долгосрочные решения по военным вопросам, по-прежнему на виду, причем их считают высшими авторитетами, к чьим мнениям следует прислушиваться и публике, и политической элите. При Рейгане многие из них получили высокие государственные посты.

Из Вашего описания вырисовывается профиль Поля Нитце и К^o.

Возможно, это потому, что Нитце - весьма типичная личность из этой категории. В 1950 году он возглавлял группу, которая произвела на свет СНБ-68, в 1957 году был членом Комиссии Гейтера, позднее - министром флота и заместителем министра обороны. Когда Нитце занимал последний пост, на свет появились новые страшные истории о русских, в частности фальшивка насчет советской противоракетной обороны. В 1976 году Нитце вступил в ‘группу Б’ - специальную группу экспертов милитаристского толка, созданную ЦРУ с целью пересмотреть в сторону повышения американские оценки советской военной мощи. Выкладки ‘группы Б’ позднее легли в основу официального правительственного обоснования необходимости массированного перевооружения США. В последующие пять лет Нитце был одним из заправил ‘Комитета по существующей опасности’, и по странной логике именно он был в 1981 году назначен главой американской делегации на переговорах в Женеве об ограничении ядерных средств средней дальности в Европе.

В Америке немало таких, как он. Да и в Европе, собственно, тоже. Возьмите Вашего соотечественника Йозефа Лунса, генерального секретаря НАТО.

Знаете, я не верю, что историей движут тайные заговоры. Но в данном конкретном случае, когда мы говорим об этой мифологии насчет ‘советской угрозы’ и причин гонки вооружений, я глубоко убежден, что мы имеем дело с заговором или даже с целой сетью заговоров.

Прожив около 30 лет в Соединенных Штатах, я понял, что американския военная машина опирается на колоссальные экономические интересы.

[p. 166]

Но разве в Советском Союзе нет своего военнопромышленного комплекса, который тоже играет важную роль в гонке вооружений?

Не надо искать симметрию там, где ее нет. К тому же для гонки вооружений достаточно и одного военнопромышленного комплекса. Ведь именно американский ВПК начинал каждый раунд гонки в период после второй мировой войны.

Почему Вы считаете необоснованным искать параллели между американским ВПК и военной промышленностью в Советском Союзе?

Да, у нас есть свои генералы и оборонная промышленность. Но наша оборонная промышленность не служит для получения прибыли и поэтому не обладает той тягой к расширению своей сферы деятельности, которая характеризует военную промышленность Запада. Кроме того, наша экономика не нуждается в тех ускорителях в виде военных расходов, которые регулярно используются на Западе в целях усиления совокупного экономического спроса.

Хорошо, но ведЬ кто-то получает выгоду, когда производится советский танк или ракета?

Рабочие, инженеры, руководство предприятий, конструкторы - все те, чей труд был вложен в создание танка или ракеты, несомненно, получают свою заработную плату. Если они трудились хорошо, им могут выплатить и премии. Но они получили бы зарплату и премию, производя хороший трактор, комбайн, пассажирский лайнер, современное энергетическое оборудование. К тому же у нас нет безработицы - наоборот, мы испытываем постоянную нехватку рабочей силы. На наших предприятиях мощности не простаивают: они загружены сполна. Потребности страны огромны, и объемы производства постоянно растут. Поэтому для нас перевод военных предприятий на производство мирной продукции не только означал бы благо для страны в целом, но никому в принципе не нанес бы и конкретного ущерба. Кстати, уже сегодня наша оборонная промышленность производит немало продукции для гражданских нужд. В 1971 году Л.И. Брежнев заявил, что доля такой продукции в общем объеме производства оборонных предприя-

[p. 167]

тий составляет 42%. Осенью 1980 года перед руководителями оборонной промышленности была поставлена задача увеличить производство товаров широкого потребления и выделять большую долю своих ресурсов в области НИОКР на развитие технологии для гражданских отраслей.

Не могли бы Вы привести сравнительные данные, характеризующие военные расходы Востока и Запада?

Пожалуйста. По официальным данным американского правительства, военные расходы США возросли с 127,8 млрд. долл. в 1978/79 финансовом году до 214 млрд. В 1981/82 году. На 1982/83 финансовый год администрация Рейгана запросила для Пентагона 258 млрд. долл. Военные расходы СССР равнялись 17,2 млрд. руб. (24, 6 млрд. долл.) в 1978 году, 17,1 млрд. руб. (26,4 млрд. долл.) в 1980 году и 17,05 млрд. руб. (26,3 млрд. долл.) в 1981-1982 годах.

Подобные различия между уровнями военпых расходов двух стран выглядят совершенно невероятными. На Западе распространены совсем иные оценки советского военного бюджета.

Детали нашего военного бюджета не публикуются, поэтому я могу дать лишь общее объяснение этих различий. США имеют наемную армию, тогда как наша построена на принципе всеобщей воинской обязанности. Чтобы привлечь в армию квалифицированных людей, правительство США вынуждено платить личному составу сравнительно высокое жалованье. Около половины американского военного бюджета и уходит на выплату жалованья и пенсий. Сам образ жизни армии, в которой граждане служат из чувства долга, а не из материальных соображений, гораздо скромнее, чем наемной армии.

Можно привести и еще одну причину разницы в уровнях военных расходов, касающуюся оборонной промышленности. Система ценообразования в нашем государстве не позволяет этой промышленности произвольно повышать цены на свою продукцию.

ЦРУ оценивает советские военные расходы на данном этапе примерно в 180 млрд. долл.

[p. 168]

Эти оценки получены на основе так называемой ‘долларовой модели’. Действует она так: например, руководителям танкового завода в Детройте показывают данные о советском танке и просят определить, во сколько обойдется производство такого танка данному заводу.

В Детройте?

Или во Флинте, или на любом другом танковом заводе в США. Затем полученная сумма умножается на число танков, которым, как утверждает ЦРУ, располагает Советский Союз, - и рождается цифра ‘реальных’ расходов СССР на производство танков. Производя все эти подсчеты, их авторы как-то ‘забывают’, что советские танки изготавливаются не американскими фирмами. Подобная же операция производится для подечета наших ‘реальных’ расходов на содержание личного состава. Берется подготовленная ЦРУ оценка численности наших вооруженных сил и умножается на те суммы жалованья, которые получают американские солдаты и офицеры.

Такая методика подверглась уничтожающей критике и со стороны западных специалистов.

Но давайте предположим на минуту, что такие оценки военных расходов СССР верны. И тогда все равно окажется, что даже заведомо фальшивых, непомерно завышенных оценок советских военных расходов будет недостаточно, чтобы подтвердить леденящие душу версии, распространяемые из Вашингтона или Брюсселя.

Например, по данным лондонского Международного института стратегических исследований, опирающимся в основном на упомянутые выше американские оценки, в 1980 году военные расходы НАТО составляли 241 млрд. долл., тогда как страны - члены Организации Варшавского Договора израсходовали на эти цели 164,7 млрд. долл., то есть почти в полтора раза меньше. Согласно официальным данным, страны НАТО, включая США, имеют 4.933 тыс. военнослужащих, тогда как страны Организации Варшавского Договора - 4.788 тыс.¹⁰

НАТО превосходит ОВД по числу боеготовых дивизий, по противотанковым средствам, имеет примерно равное с ним количество артиллерии и бронетанковой техники.

10 Откуда иеходит угроза миру. М., 1981, с. 70.

[p. 169]

Существует большая разница и в планах обеих сторон в этой области. США и НАТО на предстоящие годы планируют широкомасштабное наращивание военных приготовлений^*. СССР пока не последовал этому примеру.

Так выглядит соотношение сил, даже если брать за основу западные оценки, зачастую очень предвзятые в отношении нас.

Вы сказали, что капиталистическая экономика нуждается в стимулирующем воздействии военных расходов. Но как совместитЬ это утверждение с тем тезисом, что в сокращении военных ассигнований заинтересованы обе стороны?

Я говорил, что военные расходы используются для увеличения совокупного спроса в экономике, но из этого вовсе не следует вывода, что применение такого средства приносит экономике пользу. Военный бум ‘полезен’ в том отношении, что он может временно повысить активность в одном секторе экономики - в военной промышленности. Кое-какой краткосрочный стимул получит при этом и экономика в целом. Реальную выгоду получат производители оружия. Но в широком смысле, в перспективе, экономика в целом несет все больший ущерб от военных расходов. Ее нерешенные коренные проблемы лишь обостряются, ее будущее становится более мрачным.

Что поражает в гигантской программе перевооружения США, выработанной администрациями Картера и Рейгана, так это полное игнорирование накопленного опыта в отношении влияния милитаризации на экономику.

Признает ли кто-нибудЬ в США, по мнению советских специалистов, отрицателЬные последствия крупных затрат на вооружения?

Конечно. Вот лишь некоторые примеры. В октябре 1979 года журнал ‘Бизнес уик’ поместил интервью с Полем Уорнке и отставным генералом Максуэллом Тэйлором. Несмотря на политические разногласия между ними, оба признали, что картеровская программа пере-

* На ‘МХ’ хотят ассигновать, по крайней мере, 40 млрд. долларов, на ‘Трайдент’ - 37 млрд., на ракеты среднего радиуса действия для размещения в Европе - 5 млрд. К 1985 году военные расходы предполагается повысить до 331 млрд. А некоторые люди в окружении президента Рейгана считают, что и этого мало.

[p. 170]

вооружения чревата серьезной опасностью для американской экономики¹¹. Вспомните также заявление знаменитого уоллстритского специалиста Генри Кауфмана в его выступлении на конференции Американской ассоциации банкиров в марте 1980 года: ‘Новая холодная война... имела бы тяжелые последствия для доллара’. Кауфман назвал и другие тяготы, которые принесет экономике США программа перевооружения. А сейчас подобные выводы то и дело звучат с трибуны конгресса США.

По мнению наших ученых, процесс осознания пагубности военных расходов для экономики начался в США во время войны в Юго-Восточной Азии. Общественные дебаты конца 60-х годов помогли прояснить тот факт, что огромные ассигнования на военные цели грозят американской экономике серьезными бедствиями. Они усиливают инфляцию. Они подрывают конкурентоспособность США на мировых рынках. Многие американские бизнесмены стали приходить к заключению, что успешная конкуренция японских и западногерманских товаров с американскими объясняется, в частности, чрезмерными затратами на ведение войны во Вьетнаме. В дальнейшем прояснились и другие негативные последствия милитаризации для экономики Соединенных Штатов.

Какие именно?

В последние годы американцы все больше жалуются на отставание США от некоторых других стран по количеству изобретений и научных нововведений. В качестве одной из причин такого отставания называют то, что лучшие научно-технические кадры Америки работают в военной промышленности - происходит настоящая утечка умов.

Экономический анализ рейгановской программы ремилитаризации только подкрепляет ту точку зрения, что новый рывок в гонке вооружений может еще более усугубить экономические проблемы Америки. Например, глава авторитетной исследовательской фирмы ‘Дейта рисосиз’ Дж. Браун-младший в своем выступлений перед Объединенным экономическим комитетом США осенью 1981 года подчеркнул, что, по оценкам его фирмы, военная программа Рейгана ляжет тяжелым бременем не только на финансовую систему США, но и на произ-

11 ‘Business Week’, October 29, 1979, p. 69.

[p. 171]

водственные мощности американской промышленности. По мнению М. Эйкаффа, президента Национальной ассоциации экономистов бизнеса, экономика страны сможет справиться с растущей иностранной конкуренцией только при условии огромных капиталовложений в расширение и модернизацию гражданских отраслей экономики. А эта задача практически срывается программой наращивания военной мощи¹².

Меняется также отношение американских профсоюзов к военным расходам как средству обеспечения людей работой. Растущее число профсоюзных лидеров начинает понимать, что средства, вложенные в гражданские отрасли, создают больше рабочих мест, чем такие же средства, истраченные на военное производство, так как военная промышленность становится все более науко- и капиталоемкой.

Между прочим, когда в Амстердаме проходили огромные митинги протеста против производства нейтронного оружия, в калифорнийском городке Ливерморе подростки раскупали майки с лозунгами в поддержку нейтронной бомбы, потому что их отцы работали на заводах, где это оружие предполагалосЬ производитЬ.

Это трагично, когда люди оказываются перед дилеммой: производить смерть или голодать. Целые районы США зависят от заказов Пентагона, обеспечивающих их население работой. Но все же теперь в стране лучше понимают, что военные заказы, не говоря уже об их пагубных долгосрочных последствиях, создают гораздо меньше рабочих мест, чем затраты на гражданские нужды. Любопытный факт: ряд крупных профсоюзов, члены которых заняты в военной промышленности, теперь активно сотрудничают с пацифистскими и религиозными группами и некоторыми представителями бизнеса в деле выработки конкретных планов перевода военной экономики на мирные рельсы.

По-моему, в массах американцев существует серьезное стремление найти альтернативу милитаризации. Конечно, сейчас, после поворота в американской внешней политике, ‘ястребы’ стремятся погасить, смять эти настроения. Ведь в обстановке военного психоза сторонников перевода военной экономики на мирные рельсы легче

12 ‘Washington Post’, October 18, 1981.

[p. 172]

обвинить в ‘отсутствии патриотизма’. Однако сам тот факт, что ‘ястребы’ вновь начали диктовать политику войны, придал антимилитаристским силам в США новую энергию, вызвал новый подъем антивоенного движения.

Американские военные расходы, бесспорно, огромны. Но ведЬ верно и то, что они сегодня составляют менЬшую долю валового националЬного продукта, чем, например, 15 лет назад. Невоенные расходы в федералЬном бюджете США сегодня превышают расходы военные, тогда как еще в конце 60-х годов было наоборот. Даже при нынешнем резком увеличении военных расходов бюджет 1981 года, например, выделил Пентагону столЬко же средств в реалЬном исчислении, сколЬко тот получал до войны в Индокитае. Что Вы на это скажете?

Доля военных расходов в валовом национальном продукте (ВНП) США действительно бывала выше. В годы войны во Вьетнаме и Корее она доходила до 9 или даже 13%, в последние же годы равнялась 5-б% Но ведь 6% от современного американского ВНП - это очень много, тем более что речь идет о том, что эти шесть процентов просто выбрасываются на ветер.

Картина бюджетных ассигнований выглядит еще показательнее. Бюджет, да и то далеко не весь, - это, по существу, те ресурсы, которые общество в силах выделить на решение стоящих перед ним проблем - не только военных, но и проблем социального обеспечения, здравоохранения, образования, проблем больших городов, охраны окружающей среды, энергетики, развития фундаментальной науки. Если почти треть бюджета идет на военные цели, то в результате обществу, его способности справляться со своими проблемами наносится огромный ущерб.

Но ведЬ в американском бюджете все же произошла смена приоритетов в полЬзу невоенных целей, не так ли?

Начнем с того, что сейчас мы наблюдаем здесь обратное движение. Но даже если соотношение между различными статьями расхода, установившееся в 70-е годы, сохранится, то и это не будет означать, что ассигнования на социальные нужды огромны, тогда как военные сидят на

[p. 173]

голодном пайке. Не говоря уже о том, что сравнение нынешнего уровня военных ассигнований c уровнем до вьетнамской войны вводит в заблуждение. Ведь те годы отнюдь не были ‘нормальными’: это был пик ‘холодной войны’, и именно тогда США осуществляли массированную программу наращивания стратегических сил, принятую в атмосфере истерии по поводу ‘ракетного отставания’. В те же годы быстро росли обычные вооруженные силы Соединенных Штатов в соответствии с доктриной ‘гибкого реагирования’, требовавшей готовности к ведению одновременно двух с половиной войн: двух больших и одной малой. Военные ассигнования были поэтому необычно большими, беспрецедентными для мирного времени.

При оценке изменений уровня военных затрат США важно учитывать и то, что увеличение этих затрат в определенной мере тормозится растущими социальными требованиями, которые государство не может игнорировать, если оно заинтересовано хотя бы в минимуме политической стабильности. Разработка энергетических ресурсов, охрана окружающей среды, потребность в увеличении социального вспомоществования в связи с ростом экономических трудностей для большинства населения - все это требует больших денег, и когда мы пытаемся определить, насколько велика доля ВНП, идущая на военные цели, надо учитывать реальные масштабы назревших общественных нужд. Когда смотришь на нерешенные социальные проблемы Америки, не возникает впечатления, что денег на их решение хоть отбавляй.

Но социалЬные расходы все же возросли.

Не отрицаю. Американское общество потребовало этого. В 60-е годы по Америке прокатились мощные волны гражданских волнений. Люди вышли на улицы, начались стихийные бунты.

Например, в Уоттсе - ‘черном’ районе Лос-Анджелеса.

Да, в Уоттсе в 1965 году и во многих других местах. Все десятилетие было наполнено массовыми народными выступлениями. Люди не желали более терпеть лишения. Президент Джонсон был вынужден начать широковещательную программу социальных реформ под лозунгом ‘Великого общества’. Конечно, здесь сыграли свою роль

[p. 174]

и личные политические амбиции Джонсона. Но думаю, что, призывая Америку сосредоточить усилия на решении назревших социальных проблем, Джонсон проявил и присущее ему острое политическое чутье. Он, видимо, осознал, что если не уделить большего внимания социальным проблемам, то внутриполитическая нестабильность достигнет взрывоопасной стадии.

В то же время Джонсон послал сотни тысяч молодых парней в джунгли ВЬетнама.

Да, агрессия США во Вьетнаме фактически торпедировала ‘Великое общество’, и правление Джонсона закончилось в обстановке острейшего внутриполитического кризиса.

Обо всем этом надо помнить, если мы хотим объективно оценить смену приоритетов. К началу 70-х годов в Америке сложилась широкая и активная оппозиция продолжению вьетнамской войны, милитаризму вообще, в то время как социальные требования продолжали расти.

У Никсона не было выбора. Ситуация властно требовала увеличения социальных расходов и сдерживания роста военных ассигнований.

Но сейчас ситуация, видимо, иная, настроение нации переменилось?

В последнее время наблюдаются активные попытки изменить соотношение между военными и невоенными расходами. Правительству удалось, по крайней мере на данный момент, ослабить общественное сопротивление крупному увеличению военных расходов. Но было бы неверно думать, что произошел возврат к настроениям 50-х - начала 60-х годов. Значительная часть американцев, видимо, готова тратить больше на пушки. Но лишь немногие из них согласятся, что это надо делать за счет масла. Это становилось особенно заметно по мере того как выявлялось, что рост военных расходов идет за счет сокращения социальных. Общественное давление в пользу усиления внимания государства к социальным проблемам не ослабло, ибо старые проблемы остались нерешенными, многие из них стали еще острее и появились проблемы новые. Правительство США не может отвернуться от внутренних проблем страны. Ведь в отношении развития государственной социальной политики Америка остается одной из самых отсталых стран Запада.

[p. 175]

Однако сегодня в Вашингтоне преобладает мнение, что народ разочаровался в способности государства решать социальные проблемы. Разве не это разочарование стало одной из причин избрания Рейгана на пост президента? Многие наблюдатели считают, что проводимое Рейганом сокращение социальных расходов получило общественную поддержку.

По-моему, американские правые допустили серьезный политический просчет, заключив, что массовые антиинфляционные настроения образовали прочную базу для поворота на 180^o в социальной политике и возврата к практике капитализма XIX века или, по крайней мере, периода до ‘нового курса’.

Да, американцы возмущены инфляцией и ростом налогов. Но в то же время поддержка обществом основных социальных программ государства возросла в течение 70-х годов. Я не вижу здесь противоречия. Насколько я понимаю, американцы говорят: ‘Да, государство в принципе способно в какой-то мере смягчать социальные последствия частното предпринимательства, но в то же время государству следует привести свои финансы в порядок и более справедливо распределить налоговое бремя’. Иными словами, к прежним социальным требованиям прибавились новые, связанные с инфляцией. К тому же, если народу уже удалось вырвать у правящего класса уступки, то отобрать их назад не так легко.

Вы говорили, что гонка вооружений не укрепляет, а подрывает националЬную безопасностЬ.

Конечно. Мы уже обсудили чисто военную сторону проблемы. То же самое относится и к экономическим последствиям гонки вооружений.

Изымая все больше средств из экономики, из сфер социального и культурного развития, гонка вооружений подтачивает сами основы общества, истощает его силы. Возникает вопрос: стоит ли усиливать защиту экономической системы, если стоимость этой защиты ведет систему к банкротству?

Наконец, как я уже говорил, рост военных приготовлений и создание новых видов оружия могут подрывать военную и политическую стабильность и тем самым создавать дополнительные угрозы для национальной безопасности.

[p. 176]

Например?

Хороший пример - история с созданием боеголовок с РГЧ индивидуального наведения. Мы уже обсуждали проблему ‘контрсиловых’ возможностей. Если какаялибо страна обретает способность упреждающим ударом уничтожить все или значительную часть стратегических сил противника, то это усиливает у последнего опасения, создает ощущение серьезной угрозы, поощряет его к созданию аналогичного потенциала, способного угрожать другой стороне; к строительству систем оружия, которые были бы неуязвимыми для упреждающего удара. Это также способствует тому, что противник держит свои ракеты в готовности к моментальному пуску. Результат всего этого - усиление нестабильности. Подобную ‘контрсиловую’ возможность, однако, можно создать только при условии значительного увеличения числа боеголовок - для уничтожения каждой отдельной ракеты противника теоретически требуется больше чем одна боеголовка, ибо их точность и надежность не могут быть стопроцентными, Данное обстоятельство помогало стратегической стабильности до тех пор, пока не появились боеголовки с разделяющимися головными частями. До этого было нетрудно помешать любым попыткам создания ‘контрсиловой’ возможности: если одна сторона начинала увеличивать число своих ракет, другой было достаточно увеличить число своих ракет на столько же единиц или даже меньше.

Создав боеголовки с РГЧ, что позволило каждой ракете иметь от 3 до 10 и даже более головных частей, США изменили ситуацию. Теперь одна ракета уже могла уничтожить при упреждающем ударе несколько ракет противника. Но, поскольку у США РГЧ появились, а у нас тогда еще нет, в Вашингтоне не беспокоились о последствиях появления этой новой техники.

Когда же РГЧ создал и Советский Союз, американцы заволновались, а потом и впали в настоящую истерику по поводу ‘уязвимости’ своих ракет ‘Минитмен’. ‘Уязвимость’ ‘Минитменов’ стала главной темой кампании против ОСВ. Именно под предлогом такой ‘уязвимости’ было начато строительство новой, весьма дестабилизирующей системы ‘МХ’ со всеми вариантами ее размещения, а также началась дискуссия о том, стоит или нет сохранять прежние ограничения на средства противоракет-

[p. 177]

ной обороны. Иными словами, появление РГЧ повлекло за собой целую цепь событий, расшатавших стабильность, а вместе с ней и безопасность.

Многие американские специалисты в самом деле оченЬ обеспокоены уязвимостЬю имеющихся у США МБР. При этом обычно указывают на то, что, имея болЬший полетный вес, русские ракеты смогут нести болЬшее количество боеголовок, если СССР продолжит оснащение своих МБР разделяющимися головными частями и в 80-е годы. Утверждают, что СССР тем самым получит значителЬное превосходство, по крайней мере до того времени, когда США развернут свои ‘МХ’.

Да, вокруг вопроса об уязвимости наземных ракет ведутся жаркие споры, затрагивающие проблемы ‘советской угрозы’, стратегического соотношения сил и переговоров об ограничении и сокращении вооружений. Заслуживает ли данный вопрос таких эмоций? Я думаю, что не заслуживает, но это мнение человека, не являющегося профессионалом в данной области.

Почему Вы считаете проблему уязвимости не слишком важной?

Давайте обратимся к сути проблемы. Становятся ли МБР более уязвимыми с появлением РГЧ и повышением точности и мощи боеголовок? Разумеется, да. Если американцев это беспокоит, пусть они вспомнят, что именно США первыми создали РГЧ, концепции ‘контрсиловых’ ударов, программы повышения точности боеголовок.

Но я не соглашусь с утверждением, что рост уязвимости МБР дает какие-либо преимущества Советскому Союзу. Это утверждение безосновательно. Американская ракета ‘Минитмен-3’, оснащенная новой боеголовкой Мк-12А, представляет собой мощное ‘контрсиловое’ оружие, пожалуй, делающее советские стратегические силы уже сейчас, а не в будущем, не менее уязвимыми, чем американские. Что же касается будущего, то могу сослаться на оценки сравнительной уязвимости советских и американских ракет, преданные гласности в ходе слушаний по Договору ОСВ-2 в сенатской комиссии по иностранным делам. Согласно этим оценкам, США могли бы уничтожить 60% наших МБР, тогда как мы - 90% американских. Но там же было подчеркнуто, что МБР составляют

[p. 178]

лишь один из трех главных компонентов стратегических сил, причем для США этот компонент менее важен, т.к. он включает лишь 24% от общего числа американских стратегических боеголовок, тогда как в СССР 70% боеголовок установлены на МБР. Соответственно оценка сравнительной способности сторон в начале 80-х годов нанести друг другу ‘контрсиловой’ удар выглядела следующим образом: СССР мог бы уничтожить 22% американского стратегического потенциала, США - 42% нашего¹³.

Так выглядит ситуация с существующими системами оружия. Появление ‘МХ’ едва ли сделает американские МБР менее уязвимыми (тем более при принятом сейчас способе базирования), но зато - о чем предпочитают помалкивать сторонники этой системы - повысит уязвимость советских МБР, поскольку американский арсенал увеличится на тысячу точных и мощных боеголовок. Другие создаваемые в США стратегические системы, например ‘Трайдент-2’ или ‘Першинг-2’ (последняя, кстати, может достичь территории СССР за 6-8 минут, что до предела повышает опасность внезапного удара), тоже будут иметь значительные ‘контрсиловые’ возможности. Советские руководители в этой связи не раз предупреждали, что в случае развертывания этих систем мы будем вынуждены принять контрмеры.

Иными словами, Вы считаете, что под утверждениями о ‘советской угрозе’ американским МБР нет никакой реалЬной основы?

Существует неоспоримый факт, что в случае нападения на СССР или его союзников советские стратегические силы сумеют нанести Соединенным Штатам, как говорят в таких случаях, ‘неприемлемый ущерб’. Столь же несомненно, что СССР обладает физической способностью уничтожить определенную часть американских МБР. Но США обладают по крайней мере такой же способностью. В этом смысле под угрозой находятся обе стороны. Что касается способности к уничтожению МБР, то американские планы нацелены на достижение в данной области существенного превосходства. Было бы только логично считать, что Советский Союз постарается помешать США добиться такого превосходства, что в свою очередь

13 The SALT II Treaty. Hearing before the Committee of Foreign Relations. US Senate, 96th Congress, Part 3. Washington, 1979.

[p. 179]

вызовет у американцев новый припадок паранойи насчет ‘советской угрозы’.

Но ведЬ Вы сами говорили, что проблема уязвимости МБР не имеет болЬшого значения?

Да, с той оговоркой, что я не являюсь профессиональным экспертом в этих вопросах. Впрочем, есть и немало экспертов, которые тоже обращают внимание на изъяны идеи уязвимости и считают, что уязвимость не следует расценивать как ключевую проблему. Например, технически невероятно трудно дать ракетный залп по тысяче с лишним целей одновременно. Причем никто никогда таких экспериментов не ставил и, надо думать, не поставит. Далее, существует проблема так называемого ‘эффекта братоубийства’ (на котором, кстати, был построен один из вариантов базирования ‘МХ’): после того как взорвутся первые боеголовки, последствия их взрыва неизбежно создадут огромные трудности для полета остальных боеголовок, одни из которых будут уничтожены взрывом, другие - сойдут е курса. Наконец, при ядерном ударе ракеты должны будут запускаться не по обычным испытательным траекториям, и неизвестно, как это скажется на их точности.

Эксперты указывают и еще на один, более важный момент: даже если бы было возможно уничтожить все МБР противника на земле, это бы еще отнюдь его не обезоружило. У него остались бы баллистические ракеты на подлодках (БРПЛ), которые практически неуязвимы для удара современными средствами, а также стратегические бомбардировщики, способные быстро взлететь и нанести ответный удар. Эти два компонента стратегической ‘триады’ США - БРПЛ и бомбардировщики - несут на себе около 80% американского стратегического оружия.

Я мог бы добавить к сказанному еще некоторые мысли.

Пожалуйста.

Все эти кошмарные сценарии, в которых предусматривается возможность нанесения обезоруживающего удара по МБР, основаны на предпосылке, что противник будет ждать, пока ракеты взорвутся, а потом начнет гамлетовские раздумья - что ему делать, делать ли что-либо, быть или не быть. Но я не могу себе представить, чтобы

[p. 180]

правительство и военное командование государства, узнавшего, что на него вот-вот обрушится несколько тысяч ядерных боеголовок, будут сидеть сложа руки и ждать, когда эти боеголовки взорвутся, чтобы определить, какой нанесен удар - ‘контрсиловой’ или ‘контрценностный’, а затем обдумать, каким именно должен быть ответный удар...

Кстати, в чем разница между ‘контрсиловым’ и ‘контрценностным’ ударами?

‘Контрсиловой’ удар - это удар по военным целям, ‘контрценностный’ - по городам и экономическим объектам. Итак, подвергшееся нападению государство вряд ли будет ожидать возможности определить, какой именно наносится удар. Скорее всего, жертва нападения постарается быстро нанести ответный удар. Естественно, он будет в таком случае нанесен не только по шахтам МБР противника - ведь многие из них будут уже пустыми, но и по его городам. В результате вместо ограниченного обмена ‘контрсиловыми’ ударами разразится всеобщая термоядерная война, которая станет концом человеческой истории. Каждый, кто планирует упреждающие удары по МБР противника, должен, видимо, считать такую перспективу не только возможной, но и весьма вероятной.

Здесь заложена сама суть просчета авторов подобных сценариев. Для политического и военного руководства любой страны принять решение о нанесении удара по МБР противника, на мой взгляд, абсолютно равносильно тому, чтобы решить начать всеобщую ядерную войну. Если ваш противник страшится ядерной войны и вы рассчитываете на его здравый смысл, то он не начнет такую войну, и тогда незачем беспокоиться насчет уязвимости МБР. Если же вы считаете, что противник готов к самоубийству и может с легкостью начать всеобщую ядерную войну, то тогда тем более нечего беспокоиться об уязвимости ваших МБР - остается только молиться и спешить самому первым нажать на кнопки.

Делая такой вывод, я отдаю себе отчет, что такие рассуждения вызовут у многих американских экспертов лишь скептическую усмешку.

Но я бы со своей стороны сказал, что эти кабинетные стратеги сами превращаются в изрядную угрозу. Создавая самые невероятные сценарии, они лишь находят но-

[p. 181]

вые поводы для взвинчивания гонки вооружений, усиливают страхи, неуверенность, напряженность в мире. В реальной политике они абсолютные профаны, игнорируют и законы политики, и психологию. Большинство из них к тому же никогда не воевали и не знают, что такое настоящая война.

Вас они, кажется, серЬезно раздражают. Но если все, что Вы сказали, верно, то их теория уязвимости МБР ложна и поэтому безвредна.

Знаете, когда баптизм стал чуть ли не государственной идеологией США, я начал заглядывать в библию. Помните слова Экклезиаста: ‘Мудрость лучше орудий войны, но один согрешивший творит много зла’. Эти сценарии рождают новые страхи, подрывают доверие, дают дополнительные стимулы для гонки вооружений.

Простите, я прервал Вас - Вы говорили о стратегии.

Мне думается, что в общем проблема устрашения выглядит для нормальных политических и военных деятелей иначе, чем для кабинетных стратегов. С точки зрения политического лидера, сама перспектива потери одной только столицы - уже очень серьезный сдерживающий фактор (по-моему, об этом когда-то говорил Макджордж Банди). А если платой за нападение будет потеря десяти крупных городов? Чем были бы США без Нью-Йорка и Вашингтона, Бостона и Чикаго, Сан-Франциско и Лос-Анджелеса, Нового Орлеана и Хьюстона, Миннеаполиса и Сент-Луиса? Или, скажем, СССР без Москвы, Ленинграда, Киева, Свердловска, Баку, Ташкента, Минска, Днепропетровска, Горького и Риги? Какие военные цели могли бы оправдать столь чудовищные потери?

А теперь представьте себе любую из стран без ста крупнейших городов. Теоретически, уничтожить их может одна-единственная подлодка, а общее число накопленных сегодня ядерных боеголовок измеряется тысячами. Но некоторым и этого мало, и они выдумывают все более фантастические сценарии всеобщей гибели.

Но советские арсеналы тоже растут, следуя каким-то целям и сценариям.

Я уже говорил о динамике военного соперничества: США делают рывок, мы догоняем. На это приходится идти,

[p. 182]

поскольку американцы домогаются превосходства прежде всего ради политического запугивания и шантажа. Но при этом остается фактом, что гонка вооружений становится все более иррациональной: накопленного оружия уже давно больше чем достаточно для любой рациональной цели. Если мы не положим этому конец, то угроза войны будет расти. Странные вещи происходят в наше время:разрабатываются и накапливаются новые виды оружия, идет подготовка к новым войнам, хотя, возможно, в виду имеется подчас и нечто другое...

Что именно?

У меня нередко возникает ощущение, что систематические попытки США добиться военного превосходства стали своего рода психологической компенсацией... бессилия. Точнее будет сказать: снизилась способность Америки влиять на ход мировых событий. Такое ощущение появилось в последние годы.

Профессор Эдвард Теллер, которого называют ‘отцом водородной бомбы’, сказал мне в 1980 году, что если произойдет ядерная война, безусловную победу в ней одержит Советский Союз. ‘Чем мистер Картер собирается остановитЬ Советы?’ - вопрошал он тогда. Наверно, то же он сказал бы сейчас о Рейгане.

Видимо, Теллера огорчает, что его детище до сих пор не пущено в ход. Вообще, по-моему, его очень многое огорчает в современном мире: например, существование Советского Союза, который не поддается шантажу, или тот факт, что в ядерной войне не будет победителей. Но боюсь, что г-ну Теллеру ничем не поможешь. К такой войне возможен только один разумный подход: она должна быть предотвращена любой ценой. Об этом хорошо сказали американские врачи, озабоченные угрозой ядерного конфликта. Медицина, подчеркнули они, бессильна справиться с последствиями ядерной войны, а потому единственным выходом, как и в случае с другими неизлечимыми заболеваниями, является профилактика, то есть предотвращение самой войны. США, на которых лежит ответственность за появление ядерного оружия, не раз пытались обойти эту простую истину ядерного века. Сейчас мы снова стали свидетелями таких попыток.

[p. 183]

Согласно официалЬным заявлениям, правителЬство США беспокоит то, что военные приготовления Советского Союза превышают потребности обороны.

Мы уже затрагивали этот вопрос. Интересно, как американцы оценили бы свои потребности обороны, окажись они в нашем положении, когда приходится иметь дело по меньшей мере с тремя потенциальными противниками: США, европейскими союзниками США по НАТО и Японией, которая тоже является союзником США.

С другой стороны, мы тоже можем ответить тем же вопросом: по нашим оценкам, американские военные приготовления выходят далеко за рамки потребностей обороны. В СССР существует убеждение, что масштабы и направленность американских военных программ вообще не могут быть объяснены потребностями обороны. Соединенные Штаты заняты созданием ‘контрсилового’ потенциала; они держат многочисленные ударные авианосцы и крупные наземные силы вблизи советских границ. Около половины личного состава американских вооруженных сил размещено за пределами США; создаются специальные ‘силы быстрого развертывания’; американская военная доктрина предусматривает интервенционистские действия, применение первыми ядерного оружия и т.д. Все это как-то не очень похоже на оборону, особенно если принять во внимание сравнительно безопасное географическое положение США, окруженных на востоке и западе океанами, а на севере и юге - дружественными странами, слабыми в военном отношении.

Итак, со стороны потребности обороны могут выглядеть иначе, чем изнутри. Тем более что в собственных добрых намерениях, в отличие от намерений другой стороны, сомневаются крайне редко.

Вместе с тем, если не выделять Советский Союз, не взваливать на него ответственность за ситуацию, в которой он неповинен, то в мире действительно накоплено слишком много оружия. Несомненно больше, чем необходимо для обороны и безопасности. Поэтому-то мы и выступаем за разоружение. Крупнейшие державы при наличии у них политической воли к разоружению вполне могли бы намного сократить свои военные арсеналы или уж, по крайней мере, отказаться от их дальнейшего увеличения.

[p. 184]

Но ведЬ у Советского Союза болЬше войск, танков, пушек и т.д.?

Минутку. У нас меньше войск, чем у нашего главного потенциального противника - НАТО. Даже если считать, что у нас больше танков, то надо учитывать, что НАТО располагает бо̍льшим количеством современных противотанковых средств. Кстати, наш перевес в танках не так уж велик: по официальным советским данным, страны Организации Варшавского Договора имеют в Европе 25 тыс. танков, включая те, что на складе, а НАТО - 24 тыс. танков¹⁴. Если считать, что у нас больше пушек, то НАТО, даже по западным оценкам, имеет превосходство в самоходных орудиях и тактическом ядерном оружии. Существуют асимметрии, но общая картина такова, что сложилось примерное равновесие, паритет, равенство - называйте как хотите. Это неоднократно подтверждалось не только нами, но и многими западными специалистами и политическими лидерами.

Какое соотношение военных сил Вы имеете в виду - общее или то, которое существует в Европе?

И то и другое. Разумеется, на Западе существуют различные оценки соотношения сил, но я имею в виду самые авторитетные источники, например, бывшего министра обороны США Г. Брауна, бывшего федерального канцлера ФРГ Г. Шмидта, Международный институт стратегических исследований в Лондоне и т.д.

Учитывают ли эти оценки ракеты СС-20 и другое ядерное оружие, размещенное в Европе?

Да, конечно. Например, Международный институт стратегических исследований недавно подтвердил наличие ядерного равновесия в Европе¹⁵. Известные американские специалисты Роберт Метцгер и Поль Доти говорят о примерном паритете в ‘евростратегических’ системах оружия с дальностью полета более 600 км.

14 Откуда исходит угроза миру. М., 1981, с. 69.

15 ‘Air Force’, December, 1979, ‘The Military Balance 1979-1980’. London, 1980.

[p. 185]

Развертывание Советским Союзом ракет СС-20 вызвало, как известно, болЬшой шум на Западе. Почему СССР все-таки пошел на это, тем более в период розрядки?

Думаю, что шум, о котором Вы говорите, вызван примерно теми же причинами, что и предыдущие кампании по поводу того или иного варианта ‘советской угрозы’. НАТО, как обычно, ищет оправдания для своих новых военных программ; в данном случае речь идет о программе размещения в Западной Европе ракет типа ‘Першинг-2’ и крылатых ракет.

Что касается СС-20, то эта ракета заменяет те советские ракеты среднего радиуса действия (на Западе их называют СС-4 и СС-5), которые были созданы 20 лет назад и с тех пор устарели. К тому же общее число советских ракет средней дальности (РСД) в Европе не только не увеличилось, но несколько сократилось - с развертыванием каждой новой СС-20 мы демонтировали 1-2 старые ракеты, а в 1982 году остановили развертывание новых ракет и начали сокращать их общее количество.

Но эксперты НАТО настаивают, и многие на Западе даже убеждены, что размещение СС-20 не может расцениватЬся как простая модернизация. Считается, что это новые ракеты более высокого класса.

Интересно, что думали бы о СССР на Западе, если бы мы заменили ракеты двадцатилетней давности не новыми и более качественными ракетами, а чем-либо другим? Но главное - в том, что функция этих ракет осталась прежней. Как и СС-4 и СС-5, СС-20 не может достичь территории США и остается оружием для применения на театре военных действий, а не стратегическим оружием. Новые ракеты представляют собой оружие той же категории, что и американские силы передового базирования в Западной Европе: ракеты, бомбардировщики, истребители, авиация с ядерным оружием на борту авианосцев в Средиземном море и Северной Атлантике, способная наносить удары по территории СССР, а также ракеты и самолеты ядерных союзников США - Англии и Франции.

[p. 186]

НАТО объясняет мотивы своего плана размещения ‘евроракет’ примерно так же: говорит о модернизации и восстановлении равновесия.

Сходство здесь чисто внешнее. Новые ракеты НАТО предназначены для вьшолнения новых функций - они способны проникать в глубь советской территории. Исходя из существующих критериев, речь идет не об оружии для ТВД, т.е. том, которое предназначено для применения за пределами территории СССР или США, а об оружии стратегическом. К тому же данные ракеты не оговорены в соглашениях об ОСВ. Разве одно это уже не создает новых проблем?

Вы хотите сказатЬ, что натовская программа модернизации затрагивает процесс ОСВ?

Конечно. Согласно Договору ОСВ-2, мы должны сократить количество носителей стратегического оружия на 250 единиц, чтобы уравнять это количество с американским. Американцы упорно настаивали на таком уравнении с самого 1972 года, и на переговорах по ОСВ дипломаты спорили о каждом десятке ракет, если не о каждой единице. В конце концов мы согласились, хотя ранее настаивали на включении в общие ‘потолки’ американских систем передового базирования. Теперь же США собираются добавить к своему стратегическому арсеналу около 600 ракет, не предусмотренных Договором ОСВ-2. Какая нам разница, откуда взлетит ракета, нацеленная на СССР, - из Вайоминга или Западной Германии, из Северной Дакоты или Голландии? Впрочем, разница есть: ввиду того что ‘Першинг-2’ может достичь советской территории за несколько минут, возможность развязывания войны в результате какой-либо ошибки или случайности становится более реальной. К тому же ракета с таким малым временем полета явно может быть отнесена к оружию первого удара.

В этом и заключаетея главное возражение советской стороны против производства и размещения в Европе новых американских ракет?

Одно из возражений. Есть и другие. Размещение этих ракет откроет новый раунд гонки вооружений. Будет нанесен огромный ущерб стабильности в Европе, ибо возникнет иллюзия, будто США приобретут способность

[p. 187]

вести войну против СССР на ‘региональном уровне’, сохраняя в безопасности американскую территорию. Взаимное ядерное сдерживание в Европе станет менее эффективным. Это оружие не укрепляет безопасности и самой Западной Европы, а как раз напротив - подрывает ее. Его подлинное назначение, как отметил маршал Д.Ф. Установ, это ‘попытка уменьшить силу ответного удара по территории США в случае агрессии против СССР, а не забота о безопасности Европы’¹⁶.

Опасности, порождаемые новым раундом гонки вооружений в Европе, очевидны. Но ведЬ именно Советский Союз сделал здесЬ первый шаг, начав размещатЬ ракеты СС-20.

Это не так. Я уже говорил о причинах размещения ракет средней дальности в Европе. Очень важный фактор - присутствие американских систем передового базирования. Мы всегда настаивали на включении их в повестку дня переговоров об ОСВ. Если бы американцы согласились, то нынешняя ситуация, возможно, была бы другой.

Затем, вспомните, как много опасных шагов в области ядерных вооружений делали в Европе США и их союзники по НАТО. Америка разместила в Европе 172 бомбардировщика типа Ф-111. В 60-х и 70-х годах Англия построила 4 атомные подводные лодки с 64 баллистическими ракетами, Франция тоже построила 5 подлодок с 80 БРПЛ, а также 18 ракет средней дальности наземного базирования. В последнее время Англия приняла решение заменить свои ракеты и подлодки на ‘Трайденты’. Франция планирует создать новый тип БРПЛ с разделяющимися головными частями, строит две новые подлодки.

Все это на Западе почему-то не расценивается как первый шаг.

Тем не менее СССР все же согласился не обсуждатЬ на переговорах об ОСВ американское оружие передового базирования.

Да, согласился. В ходе владивостокской встречи между Л.И. Брежневым и Дж. Фордом в ноябре 1974 года советская сторона пошла на эту важную уступку, но она распространялась только на соглашения об ОСВ-2, а не на все этапы переговоров. С тех пор мы все время стреми-

16 Правда, 25. VII. 1981.

[p. 188]

лись предотвратить новый этап гонки вооружений в Европе.

Вы имеете в виду предложения Л.И. Брежнєва, выдвинутые в октябре 1979 года и в августе 1980 года?

Да, а также ряд других более ранних и более поздних предложений. Наша готовность решать данную проблему путем переговоров была выражена во время визита Л.И. Брежнева в ФРГ в 1978 году. В конце того же года очередная сессия Политического консультативного комитета стран - членов Организации Варшавского Договора выдвинула в своем коммюнике конкретное предложение о проведении таких переговоров. Одна из упомянутых Вами инициатив, а именно предложение, выдвинутое Л.И. Брежневым в октябре 1979 года, содержало идею взаимного ограничения систем ядерного оружия средней дальности при условии отказа НАТО от размещения новых систем данного типа в Западной Европе.

В этой речи Л.И. Брежнева прозвучало и предупреждение: если НАТО все же решит разместить новые американские ракеты в Европе, то СССР будет вынужден принять дополнительные меры по укреплению своей обороны.

Декабрьская (1979 года) сессия Совета НАТО отвергла советские предложения и приняла решение о производстве и размещении новых американских РСД. В августе 1980 года СССР предложил начать переговоры о ‘евроракетах’ и системах передового базирования немедленно, пока ситуация не вышла из-под контроля.

В начале 1981 года СССР выдвинул предложение о моратории на размещение новых ракетно-ядерных средств средней дальности, предложил, чтобы обе стороны воздержались от развертывания новых ракет, пока будут идти переговоры об урегулировании этой проблемы. Фактически это было предложение о мерах одностороннего характера, затрагивавших (во всяком случае вплоть до конца 1983 года) только нас. Но НАТО отвергло идею моратория. Почему же? Ведь тогда столько писалось о том, что СССР добавляет к своему арсеналу чуть ли не по две ракеты в неделю. У меня есть лишь одно объяснение - США испугались, что принятие советского предложения может ослабить напряженность в Европе и тем самым затруднят перевооружение НАТО.

[p. 189]

В 1982 и 1983 годах Советский Союз сделал еще несколько шагов, направленных на конструктивное решение проблемы оружия средней дальности. В одностороннем порядке было приостановлено развертывание ракет СС-20, сокращено общее количество ракет средней дальности в западной части СССР, прекращено их размещение в других районах Советского Союза, откуда они могл бы достичь Западной Европы. На переговорах в Женеве СССР предложил план сокращения средств средней дальности обеих сторон.

Вопроса о переговорах я хотел коснутЬся особо. Что касается возникновения проблемы, то Вы вините во всем американцев?

Нет, не только их. Значительную роль сыграла активность и тех европейцев, которые принадлежат к пронатовским кругам. Фред Каплан, штатный военно-политический эксперт палаты представителей американского конгресса, установил, что первоначальная инициатива исходила от узкой группы влиятельных специалистов, называвшейся ‘Европейско-американским семинаром’. Эта группа, возглавляемая известным американским ‘ястребом’ Альбертом Уолстеттером, имеет связи с Международным институтом стратегических исследований в Лондоне и включает консультантов и аналитиков из ФРГ, Англии, Норвегии и других стран НАТО. Члены ‘семинара’ вначале повлияли на Гельмута Шмидта, а он в свою очередь поднял этот вопрос в октябре 1977 года. Картер не замедлил откликнуться¹⁷.

Важным аргументом в полЬзу решения о ‘евроракетах’ стали открытые или скрытые сомнения насчет надежности американского ядерного ‘зонтика’ над Западной Европой - сомнения в том, что в случае войны в Европе США вряд ли применят против Советского Союза свои стратегические силы, посколЬку сложился стратегический паритет, и они понимают, что такой шаг угрожал бы ядерным уничтожением также и самих США. ЕстЬ ли реалЬная почва под этими сомнениями?

Во-первых, размещение новых американских РСД не повлияет на положение дел с так называемым американским

17 ‘The New York Times Magazine’, December 9, 1979, pp. 46, 47, 55.

[p. 190]

‘зонтиком’. Если эти ракеты - подчеркиваю, американские ракеты - ударят по нашей территории, то ответный удар будет нанесен не только по тем странам, с территории которых они стартовали, но и по Соединенным Штатам - так, как если бы ракеты стартовали из Вайоминга.

Во-вторых, упомянутые Вами сомнения основаны на совершенно абсурдной идее, будто в Европе можно вести войну и даже ядерную, которая не вылилась бы в глобальную ядерную катастрофу. Здесь мы опять оказываемся в сфере изобретательного мышления американских кабинетных стратегов, этой эквилибристики на стратегические темы, оторванной от реальности и лишенной здравото смысла. Беда в том, что эти интеллектуальные упражнения не остаются гимнастикой ума, а используются для оправдания огромных военных расходов и подстегивания гонки вооружений на европейском континенте.

Между тем очевидно, что страна, принимающая решение начать войну в Европе, должна исходить из того, что такая война будет мировой, с применением современного оружия массового уничтожения. Совершенно абсурдно предполагать, что такую войну удастся удержать в рамках ‘ограниченной’, применяя лишь ядерное оружие средней дальности или тактическое.

БолЬшинство европейцев отдают себе отчет в том, что такие надежды абсурдны.

Они правы, тем более что для них такой конфликт все равно был бы тотальным, абсолютно стратегическим, если так можно выразиться. Даже в случае применения лишь тактическото оружия. Еще в 60-х годах было подсчитано, что и при ‘весьма ограниченном’ применении такого оружия в Европе погибнут 20 миллионов человек. Если же, что более вероятно, война выйдет за рамки применения одного тактического оружия, количество жертв, по подсчетам экспертов, достигнет 100 миллионов, а возможно, и больше¹⁸.

ОсенЬю 1981 года администрация Рейгана приняла решение о производстве нейтронного оружия. Как повлияло бы появление такого оружия в Европе на общую ситуацию?

18 Alain Enthoven and Kenneth Smith. How Much Is Enough? New York, 1971, p. 128.

[p. 191]

Трудно судить о том, больше или меньше жертв повлекло бы за собой применение нейтронного оружия. Все зависит от его мощности и количества. Разумеется, от радиации погибло бы больше людей, чем при взрыве обычной ядерной бомбы такой же мощности, а от других последствий взрыва нейтронной бомбы, возможно, меньше.

Но у противников нейтронной бомбы есть не только сильный моральный аргумент против оружия, которое убивает человека, сохраняя при этом собственность. Вопервых, всякий новый вид оружия означает новый виток гонки вооружений. И, во-вторых, это оружие снизило бы ‘ядерный порог’. В конце концов вся затея с разработкой оружия усиленной радиации сводится к тому, чтобы убедить европейцев, что в случае войны ядерное оружие может быть применено на европейском театре военных действий без чрезмерного ущерба для стран и народов Европы. Сторонники нейтронного оружия утверждают, что это оружие будет убивать только солдат и офицеров противника, а города и села Западной Европы останутся относительно невредимыми. Это ложь, учитывая, насколько густо населен европейский континент. Это ложь также и потому, что применение нейтронного оружия было бы не концом, а началом эскалации. Цель же этой лжи очевидна - подорвать сопротивление людей ядерной войне.

Один из аргументов в полЬзу нейтронной бомбы состоял в том, что она годится толЬко для обороны.

По-моему, после всех дискуссий, разгоревшихся вокруг этого оружия, должно быть просто стыдно повторять эту нелепость. Уже в силу самого своего назначения нейтронное оружие более агрессивно, чем любое другое ядерное оружие. За решением президента Рейгана начать его серийное производство кроется явный замысел сделать ядерную войну более мыслимой и реальной даже в условиях перенаселенной и плотно застроенной Европы; больше того - продемонстрировать Советскому Союзу и всему миру, что Вашингтон не поколеблется начать такую войну.

Таков политический аспект. Но нейтронное оружие далеко не оборонительное и в более узком, военнотехническом смысле. Эффектнвное, как утверждают, в

[p. 192]

борьбе с танками, оно, в таком случае, столь же применимо и против оборонительных укреплений. А также для того, чтобы в ходе наступления сохранить улицы городов свободными от развалин, уничтожая ‘только’ их защитников, а заодно и обитателей. Как и для того, чтобы сохранить от разрушений мосты, автострады или аэродромы, истребив тех, кто их обороняет. И, наконец, поскольку это оружие оставляет по сравнению с обычной ядерной бомбой меньше радиоактивных осадков, оно является очень заманчивым оружием именно для наступающей, а не обороняющейся стороны.

Давайте отвлечемся от Европы и вернемся к вопросу о ‘так называемой советской угрозе’, как выражаются в СССР. В последнее время в США много пишут и говорят о советских программах гражданской обороны. Утверждается, что эти программы осуществляются в таких масштабах, что Советский Союз обретет возможностЬ вести ядерную войну, избегая при этом ‘неприемлемого ущерба’.

Да, у нас в СССР есть служба гражданской обороны, как и в США, в Голландии или любой другой стране. Но никто в СССР не думает, что гражданская оборона способна сделать приемлемой ядерную войну, снизить масштабы ее жертв до какого-то приемлемого уровня. Разве согласились бы мы ограничить системы противоракетной обороны, если бы надеялись на такую эффективность гражданской обороны? Все это, кстати, подробно объяснил американским сенаторам, посетившим Москву в 1979 году, заместитель начальника Генерального штаба Советской Армии. Мне довелось участвовать в состоявшейся тогда дискуссии; сенаторам было сказано, что в Советском Союзе расходы на гражданскую оборону составляют примерно ту же долю общей суммы военных расходов, что и в США, - около одной десятой процента.

И не в СССР, а как раз в Соединенных Штатах гражданской обороне уделяется явно повышенное, если не болезненное внимание. Периодически развертываются лихорадочные кампании по усилению гражданской обороны - так было в начале 60-х годов, так происходит и сейчас. Когда путешествуешь по США, часто видишь указатель: ‘Убежище от радиоактивных осадков’. Я не видел ни одного такого знака в Советском Союзе.

[p. 193]

Тем не менее продолжают распространяться страшные россказни о советской гражданской обороне. Генерал-майор в отставке Джордж Кигэн - один из наиболее активных распространителей этих мифов. До отставки он возглавлял разведуправление ВВС США и использовал свой пост, чтобы выдавать свои фантазии за разведывательную информацию.

Между прочим, я беседовал с генералом Кигэном. Он считает Вас самым опасным пропагандистом Кремля, сбивающим с толку американцев.

Ну что же, поскольку Кигэн играет роль одного из главных рупоров антисоветской кампании американских ‘ультра’, то я бы, пожалуй, счел такую характеристику лестной.

КолЬ скоро речЬ зашла об американских генералах, как Вы оцениваете их ролЬ в политической жизни США?

Американские генералы - это особая тема. Начну с того, что среди них есть очень разные люди. Некоторых из них у нас помнят еще с тех времен, когда мы были союзниками. Но и после войны ряд американских генералов и адмиралов выдвигали разумные политические идеи. В последние годы мне не раз приходилось участвовать в дискуссиях и семинарах, где выступали такие американские военные, как генералы Джеймс Гэвин, Брент Скаукрофт, Ройял Аллисон и Дэвид Джоунс, адмиралы Джордж Миллер, Джин Ларок и Ноэль Гейлер, а также ряд других. Эти люди вызывают у меня уважение, несмотря на то что по многим вопросам у нас, естественно, различные позиции. Мне остается лишь согласиться с теми американскими генералами, которые (я цитирую главнокомандующего стратегической авиацией США генерала Ричарда Эллиса) говорят: ‘Я утверждаю, что лучшие надежды на будущее связаны с переговорами по ОСВ и с последующим взаимным сокращением вооружений. Альтернативы соглашениям об ОСВ неприемлемы...’¹⁹

Но все это, к сожалению, лишь часть, к тому же небольшая часть общей картины. Если же говорить об американских генералах как социальной или политиче-

19 ‘Arms Control Today’, Vol. 8, No. 9, October 1978, p. 5.

[p. 194]

ской группе и оценивать ее роль в американской политике, то надо сказать, что они образуют весьма важный компонент военно-промышленного комплекса США. Помоему, если не считать военных диктатур, в мире нет другой страны, в которой генералы и адмиралы играли бы такую важную роль, как в Америке, где они оказывают большое и в целом негативное влияние на общественное мнение, конгресс и правительство. Эта традиция тем более удивляет, что в истории Соединенных Штатов было сравнительно немного крупных войн.

Мне кажется, одна из причин состоит в той милитаризации внешней политики США, которая была столь типична для периода ‘холодной войны’. Неудивительно, что, когда льды этой войны начали таять, авторитет Пентагона и генералов упал. Вьетнамская война, в частности, усилила сомнения общественности в разумности суждений генералов по вопросам войны, мира и национальной безопасности.

А как насчет советских генералов?

Я отношусь к ним с большим уважением. Они действительно знают, что такое по-настоящему тяжелая война. А потому и лучше представляют себе, насколько важно сохранить мир.

У меня создалосЬ впечатление, что, по Вашему мнению, опасную ролЬ в США играют не толЬко генералы, но и гражданские специалисты по военным вопросам, те, кого Вы называете ‘кабинетными стратегами’.

Я - не единственный, кто так считает. Кажется, первым указал на опасность таких людей президент Эйзенхауэр в той самой речи, где он говорил о военно-промышленном комплексе. Кабинетные стратеги - одна из важных частей этого комплекса, его мозг, если можно так выразиться. Их позицию выразительно охарактеризовал один из них, Герман Кан: ‘Мы хотим сделать... ядерную войну более рациональной...’²⁰ Эти люди несут значительную долю ответственности за гонку вооружений, за то, что военная мысль США развивается в столь опасном направлении - и особенно сейчас.

20 Dickson R. Think Tanks. New York, 1971, p. 106.

[p. 195]

Но в Америке естЬ и другой тип специалистов по военно-политическим проблемам.

Разумеется. Начиная со второй половины 60-х годов в США оформился влиятельный круг специалистов, которые публично высказывались за ограничение гонки вооружений и предотвращение войны. Причем делали они это как профессиональные эксперты, что было особенно важно, поскольку раньше с таких позиций выступали люди, которые хотя и пользовались уважением, но не имели авторитета в сферах военной техники, стратегии или политики, тогда как против них выступали те, кто таким авторитетом обладал. Естественно, что аргументы, опиравшиеся на здравый смысл, приобрели дополнительный вес, когда их стали выдвигать люди, которых никак нельзя было заподозрить в невежестве: бывшие советники президентов США Джордж Кистяковский и Джером Визнер; бывшие сотрудники Пентагона Герберт Йорк и Ян Лодал; Герберт Сковилл и Артур Кокс, раньше работавшие в ЦРУ; Джордж Ратдженс из Агентства по контролю над вооружениями и разоружению, а также видные ученые Вольфганг Панофски, Ричард Гарвин, Бернард Фелд, Поль Доти и другие.

Адмирал Элмо Замуолт, возглавлявший в годы президентства Никсона американский флот, оченЬ убедителЬно говорил мне, что командующий советским ВМФ адмирал Горшков добился серЬезного укрепления морской мощи СССР в фантастически короткие сроки. Например, Советский Союз имеет сейчас втрое болЬше подлодок, чем США.

Недавно я читал результаты анализа соотношения военно-морских сил двух держав, выполненного известным американским специалистом Уильямом Кауфманом. Он утверждает, что советские подлодки, многие из которых, кстати, оснащены дизельными двигателями, в большинстве своем размещены так, что они несут охрану советских границ и не угрожают американским коммуникациям. Для того чтобы достичь этих коммуникаций, советским подлодкам пришлось бы пройти узкими и опасными водными путями, где они могли бы быть легко обнаружены. Кауфман делает вывод, что сравнения на

[p. 196]

основе лишь количественных показателей ‘неизбежно ведут к ошибочным заключениям’²¹.

Но, по западным данным, количество советских кораблей значителЬно превышает численностЬ американского флота. Утверждают, что Америка имеет 160 надводных судов, тогда как СССР - 240.

Это лишь очередная игра в числа. Можно ли сравнивать авианосец со сторожевым кораблем? США имеют 13 ударных авианосцев, мы - ни одного. США обладают целой системой военно-морских баз во всех районах мира, большим количеством кораблей поддержки. Ничего этого нет у нас. В Америке слышны сетования на то, что численность их кораблей сокращается, тогда как советский флот растет. Но в США строят, например, огромные атомные авианосцы, каждый из которых равен по стоимости 15 кораблям типа эсминец, а затем ломают руки по поводу ‘советского превосходства’.

Разве СССР не начал строитЬ авианосцы?

Корабли, которые Вы имеете в виду, предназначены не для нанесения ударов по суше или надводным кораблям противника, а для охраны наших флотов от ударов авиации и подлодок.

Но многие на Западе убеждены, что СССР приложил огромные усилия, чтобы укрепитЬ и увеличитЬ свой флот.

Несомненно, наш флот стал сильнее. Но почему, на каком основании он должен был бы оставаться таким же, как, скажем, в конце прошлой войны? К тому же за укреплением нашего флота отнюдь не кроется никаких агрессивных намерений.

У нас весьма протяженные морские границы, которые требуется охранять. Это тем более необходимо, что противостоящие нам военно-морские силы, в первую очередь американские, носят явно наступательный характер, включая крупные соединения авианосцев, многочисленные войска морской пехоты, десантные корабли и т.д. Во всех этих категориях США располагают значительным

21 Setting National Priorities. Agenda for 1980's. Ed. by Joseph A. Pechman. Washington, 1980, p. 286.

[p. 197]

превосходством над Советским Союзом. Большая часть военно-морских сил потенциальных противников развернута вблизи наших берегов.

Но советский флот имеет и наступателЬный потенциал. В частности, он в принципе способен перерезатЬ линии коммуникаций, жизненно важные для Запади.

Говоря о наступательном потенциале нашего флота, т.е. о его способности проводить длительные операции вдали от родных берегов и оспаривать у флотов США и их союзников по НАТО контроль над морями, я бы хотел привести мнение, высказываемое некоторыми американскими специалистами. Они считают, что подобная перспектива маловероятна, а если она и стала бы реальностью, то Соединенным Штатам следовало бы это приветствовать. Например, американский исследователь Т. Бёрнс пишет: ‘Командующие военно-морскими флотами Запада только и мечтают, чтобы русские ввязались в такое соперничество. В результате СССР оказался бы вынужден тратить крупную долю своего бюджета на участие в гонке, из которой он никогда не вышел бы победителем’²².

Что касается способности перерезать линии коммуникаций, то она не всегда связана с наступательными целями, а может быть, и частью обороны. Насколько я понимаю, согласно планам НАТО, в случае войны через Атлантику пойдут американские транспорты для обеспечения военных действий в Европе. Разве не логично, с точки зрения СССР и его союзников по Организации Варшавского Договора, предусмотреть меры по противодействию таким планам? С нашей точки зрения, подобная реакция была бы сугубо оборонительной, ибо войну мы не планируем и ее может развязать только Запад.

А как насчет Индийского океана?

Поймите, что с точки зрения коммуникаций, для нас Индийский океан столь же важен, как Панамский канал для США, поскольку через этот океан проходит единственный надежный путь, соединяющий западную и восточ-

22 Burns T.I. The Soviet War for Ocean Depths. Soviet-American Rivalry for Mastery of the Seas. New York, 1978, pp. 57-58.

[p. 198]

ную части Советского Союза. Речь идет о жизненно важной линии коммуникаций, и мы, естественно, стремимся гарантировать ее безопасность.

Но ведЬ тогда возникает опасностЬ для жизненно важных линий коммуникаций Запада, посколЬку через Индийский океан идет нефтЬ, поступающая из Персидского залива в Западную Европу, США и Японию.

Мне приходилось слышать этот аргумент, но я до сих пор не могу понять смысла подобных опасений. Если беспокоятся о безопасности этого пути в случае всеобщей ядерной войны, то такое беспокойство носит сугубо академический характер. Если такая война разразится, то данная проблема будет примерно столь же актуальна, как ботинок, который жмет пальцы на ампутированной ноге.

Если же речь идет об условиях мира, то тогда опасения еще менее понятны. Неужели кто-то боится, что мы начнем топить западные танкеры? Это один, хотя, возможно, и не самый лучший, способ начать мировую войну. А в таком случае вопрос о линиях снабжения Запада ближневосточной нефтью становится весьма академичным.

Вы отказываетесЬ признатЬ, что усиление американских военно-морских сил укрепит безопасностЬ западных линий коммуникаций. В то же время Вы настаиваете, что Советский Союз должен иметЬ свой флот в Индийском океане, посколЬку там проходят важные для него пути. Я не вижу здесЬ последователЬности.

Что касается первой части Вашего вопроса, то я не считаю, что проблему обеспечения нефтью можно решить военным путем. Разумеется, кое-что с помощью вооруженной силы можно сделать, скажем, разбомбить, поджечь, уничтожить нефтепромыслы и нефтепроводы, как произошло во время войны между Ираном и Ираком. Но можно ли таким путем обеспечить поставки нефти? Нет, задача обеспечения бесперебойных поставок нефти из стран Ближнего Востока, Персидского залива может быть решена только в условиях мира, в том числе мира в регионе, отказа от вмешательства во внутренние дела

[p. 199]

этих стран, развития отношений с ними на справедливой и равноправной основе.

Что касается второй части Вашего вопроса, то мне не хотелось бы, чтобы сказанное выше было истолковано как оправдание иностранного военного присутствия (включая советское) в Индийском океане. СССР выступает за самые строгие ограничения такого присутствия. Мы вели с Соединенными Штатами соответствующие переговоры, однако они были прерваны американской стороной.

В декабре 1980 года Советский Союз выступил с новыми конкретными предложениями по демилитаризации района Персидского залива. Было предложено, в частности, упразднить все иностранные базы в регионе, отказаться от размещения там ядерного оружия, договориться о гарантиях нормальной работы торговых путей и других коммуникаций. Если бы Запад действительно стремился обеспечить безопасность поставок нефти и морских путей, то его реакция на предложения СССР была бы более конструктивной.

Советский Союз считает, что гонку вооружений необходимо прекратить на всех направлениях; военноморские силы не составляют исключения. Если на Западе сомневаются, что Советский Союз будет надежным партнером в этих, равно как и в других усилиях по ограничению гонки вооружений, то пусть западные государства приступят к переговорам и проверят советские намерения на практике, вместо того чтобы раздувать кампанию о ‘советской угрозе’.

Общеизвестно, что на протяжении своей истории Советский Союз многократно выступал с предложениями о разоружении. Но сегодня многие в Соединенных Штатах и других странах Запада убеждены, что военная мощЬ естЬ важнейший, если не единственный источник силы и международного влияния СССР, а также основание для признания его сверхдержавой.

Мнение, будто Советский Союз вопреки своим мирным инициативам не заинтересован в разоружении, так как вооружения якобы составляют главный источник его силы, абсолютно неверно. СССР по своему экономическому потенциалу занимает одно из первых мест в мире. Важный источник силы Советского Союза - высокая

[p. 200]

сплоченность советского общества, его способность организовываться для решения важнейших задач. Наконец, значительное влияние на мировое развитие оказывают наш пример и наши идеи. В действительности все это вызывает не меньшее беспокойство у буржуазных правительств Запада, чем советская военная мощь. Во всяком случае, у Запада есть все возможности проверить советские намерения путем проведения конструктивного курса на различных переговорах по ограничению вооружений.

Это важная тема, и я бы хотел начатЬ ее с вопроса: как Вы оцениваете ситуацию, сложившуюся на этих переговорах?

Общие перемены в политике Соединенных Штатов, о которых мы говорили, резко ухудшили и ситуацию на переговорах.

ОпятЬ Вы обвиняете Соединенные Штаты. ОтнюдЬ не пытаясЬ снятЬ ответственностЬ с Вашингтона, хотел бы спроситЬ: почему Советскому Союзу не признатЬ, что он тоже несет свою долю ответственности? Кроме того, видимо, существуют трудности и объективного порядка, обусловленные сложностЬю обсуждаемых проблем.

Объективные трудности, несомненно, существуют. Временами они мешают переговорам и даже могут вызывать дополнительные трения. Я имею в виду проблемы, связанные со сложностью современной техники, с процедурами проверки выполнения соглашений, с асимметрией географического и международного положения обеих стран, наконец, с недоверием и подозрениями, порожденными долгими годами напряженности. Кроме того, надо видеть, что на переговорах никто не застрахован от ошибок в оценке позиции другой стороны, от неверных тактических ходов и т.д. Не исключено, что в свете нашего сегодняшнего опыта, если бы была возможность заново провести уже состоявшиеся переговоры, мы могли бы что-то сделать лучше, эффективнее. Все эти моменты нельзя игнорировать, но не в них главное.

Главное в том, что США и НАТО не отказались от идеи достижения военного превосходства и в погоне за таким превосходством усилили в последние годы гонку

[p. 201]

вооружений. Подобная политика оставляет мало места для успешных переговоров и соглашений об ограничении вооружений.

Повинен ли в этом Советский Союз? Конечно, да. Повинен самим фактом своего существования. Своим стремлением жить и развиваться независимо. Своим отказом примириться с американским превосходством, своей борьбой за паритет и равенство с Соединенными Штатами. Своим нежеланием делать односторонние уступки. На Западе все это могут считать недостатками Советского Союза, но я сомневаюсь, что кому-либо удастся убедить нас их ‘исправить’.

Такие слова звучат весЬма категорично и самоуверенно. Давайте обсудим конкретно главные проблемы на переговорах по ограничению вооружений.

Хорошо. Начнем тогда с переговоров о стратегических вооружениях. Договор ОСВ-2 был подписан в июне 1979 года, но американская сторона, как известно, его не ратифицировала. Некоторые винят в этом Москву, ссылаются прежде всего на события в Афганистане.

Но вспомните: в 1979 году в США преобладало мнение, что ратификацию необходимо завершить до начала 1980 года, прежде чем развернется избирательная кампания. Если так не получилось, то виновато правительство США. Вначале оно создало кубинский псевдокризис вокруг так называемой ‘советской бригады’, а позднее просто забыло об ОСВ из-за конфликта с Ираном. Я глубоко сомневаюсь, что договор мог бы быть ратифицирован в 1980 году, даже если бы в Афганистане не произошло никаких событий.

Но есть и более важный момент. США несут ответственность за то, что переговоры по ОСВ-2 растянулись на семь лет. Многие трудности с ратификацией ОСВ-2 возникли в результате непоследовательности и двусмысленности курса администрации Картера. Если бы договор удалось подписать в 1977 году, то его ратификация наверняка была бы менее сложным делом.

В США распространено мнение, что американская сторона сделала болЬше уступок на переговорах по ОСВ, чем Советский Союз.

Оно распространено только среди противников ОСВ.

[p. 202]

Каково же действителЬное положение?

В Советском Союзе считают, что договор основан на взаимных уступках, уравновешивающих друг друга.

Мы могли бы себе представить договор, который в большей мере отвечал бы нашим собственным интересам. То же самое можно сказать и об американцах. И это естественно, поскольку в основе такого договора лежит принцип взаимных уступок. Безопасность обеспечена лучше при налични договора, чем в его отсутствие. И наша безопасность, и, как признал сам Пентагон, безопасность США, и безопасность всего мира. Часто забывают, в чем суть процесса ограничения вооружений. Возможность ограничения и сокращения стратегических сил и программ без ущерба для собственной безопасности - это не уступка, а приобретение, не проигрыш, а выигрыш.

В апреле 1982 года администрация Рейгана предложила возобновитЬ переговоры о стратегических вооружениях, притом уже не об ограничении, а о сокращении этих вооружений. Советский Союз подверг острой критике конкретное содержание американской позиции, однако согласился на переговоры. В чем сутЬ подходов обеих сторон к данной проблеме?

То, что США согласились возобновить переговоры, было само по себе позитивным шагом в политике администрации Рейгана. Советский Союз настоятельно призывал к этому американское правительство в течение долгого времени.

Рейган предложил новое название для переговоров - СТАРТ, или переговоры о сокращении стратегическото оружия. Что же, спорить о названий едва ли есть смысл. При этом саму идею сокращений мы приветствуем и приветствовали. Это не новинка, произведенная на свет нынешней администрацией. Если бы Договор ОСВ-2 был ратифицирован, то у Советского Союза уже сейчас было бы примерно на 250 ракет меньше, а у США - приблизительно на 30. И обе стороны давно вели бы переговоры по ОСВ-3, цель которых, согласно совместному заявлению сторон при подписании ОСВ-2, как раз и заключалась бы в крупном сокращении стратегических вооружений.

Сейчас, однако, это уже прошлое. И более актуальный вопрос - позиции обеих держав на начавшихся перегово-

[p. 203]

рах, как бы их ни называли (мы называем их переговорами об ограничении и сокращении стратегических вооружений - ОССВ). И здесь реальные предложения США идут вразрез с декларациями о желании добиться соглашения. Эти предложения носят настолько односторонний характер, что бывший госсекретарь США Э. Маски высказал мнение, что ‘их тайный смысл - подорвать идею разоружения ради бессмысленной погони за превосходством’.

Конкретно речь идет о том, что, используя различия в сложившихся структурах стратегических сил США и СССР, американская сторона предложила произвести такие сокращения, которые бы серьезно затронули основной элемент советских сил - МБР, тогда как американский стратегический потенциал подвергся бы лишь незначительным изменениям. Принятие американских предложений привело бы к сокращению примерно на 50-60% боеголовок на советских МБР и большей части самих ракет, в то время как Соединенным Штатам пришлось бы отказаться лишь от устаревающей части своего флота подводных ракетонрецев, причем американцы имели бы право даже увеличить число своих МБР. Стратегические бомбардировщики США вообще не затрагиваются американскими предложениями, а ведь в этой категории вооружений у американцев имеетея значительный численный перевес. Американские предложения позволяют США свободно создавать и развертывать все их новейшие системы - ‘Трайдент-2’, ‘МХ’, новый стратегический бомбардировщик и стратегические крылатые ракеты. Иными словами, цель этих предложений - скорее одностороннее разоружение Советского Союза и обесценение произведенных нами ранее затрат на оборону страны. А дальнейшее наращивание американских вооружений они, по существу, не ограничивают.

Но американцы обосновывают свои предложения тем, что именно советские тяжелые МБР представляют собой наиболЬшую угрозу для стратегической стабилЬности.

Этот аргумент не выдерживает критики. Он основан на старой американской концепции, согласно которой МБР в силу своей высокой точности годятся для ‘контрсиловых’, а тем самым для упреждающих, обезоруживающих

[p. 204]

ударов, тогда как функция БРПЛ и бомбардировщиков, так же как и крылатых ракет, - наносить второй, ответный удар.

Эта концепция, родившаяся в 60-е годы, была не столько результатом точных подсчетов, сколько оправданием и обоснованием (в какой-то мере задним числом) того стратегическото потенциала, который создали Соединенные Штаты. В каких-то своих деталях эта концепция отражала особенности геостратегического положения США, а кроме того, и результаты ожесточенного соперничества между армией, флотом и авиацией страны.

Но мы никак не можем принимать эту американскую модель за абсолютную истину. У Советского Союза другая история, иная геостратегическая ситуация, иные системы оружия и структура вооруженных сил. Эти естественные отличия от США отнюдь не означают, что СССР делает ставку на контрсилу или планирует первый удар. К тому же МБР нельзя рассматривать только как оружие нападения, а БРПЛ - как оружие сдерживания. МБР не уступают БРПЛ как оружие сдерживания. Связь с ними более надежна. Удар по ним был бы ударом по территории противника и тем самым был бы почти или полностью равноценен началу всеобщей ядерной войны (и это не может ускользнуть от внимания тех, кто помышляет об упреждающем ударе). На тот случай, если МБР когда-либо станут уязвимыми, всегда есть возможность нанести встречный удар, т.е. запустить свои ракеты в тот промежуток времени, пока ракеты противника находятся на пути к целям. Та сторона, которая планирует упреждающий удар, никогда не сможет исключить возможности встречного удара противника, и это тоже укрепляет сдерживание.

БРПЛ и бомбардировщики точно так же могут быть оценены иначе, чем в упомянутой американской концепции. Если, например, конфликт начался как обычная, неядерная война, и какая-то держава вступает на путь ядерной эскалации, то вместо того, чтобы нападать на МБР, для нее было бы безопаснее попытаться потопить подлодки со стратегическими ракетами - особенно если учесть, что это можно сделать, не затрагивая территорию противника. Другой аргумент: что могло бы помешать стратегическим бомбардировщикам подняться в воздух (между прочим, в США имеются такие планы) и заставить противника гадать, где они - прячутся от возмож-

[p. 205]

ного удара по их базам или уже вышли на исходные рубежи для запуска крылатых ракет?

Говоря об этих сценариях, я имею в виду не наши, а американские стратегические взгляды. Мы отвергаем концепции первого удара и ‘ограниченной’ ядерной войны, считая их не только аморальными, но и абсолютно утопичными, оторванными от реальности.

Наконец, надо сказать о том, что мне лично представляется главным пороком американских предложений. Это проблема времени. Сам Рейган признал в своей речи в Юрике 9 мая 1982 года, что достижение соглашения на основе его предложений потребует долгих лет переговоров. И вопрос в том и состоит: что же будет происходить за эти долгие годы - неограниченная гонка вооружений?

Рейган заявил, что США будут придерживатЬся условий ОСВ-2.

Это хорошо, хотя возникает вопрос: почему бы тогда не ратифицировать Договор ОСВ-2? К тому же нельзя забывать, что целый ряд очень важных и очень опасных военных программ не затрагивается этим договором. В США идет интенсивная работа над такими программами. Если и дальше дело пойдет так, мы, видимо, будем вынуждены принимать ответные меры.

Именно поэтому Л.И. Брежнев предложил в своем послании второй специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН по разоружению, чтобы США и СССР договорились заморозить на время переговоров имеющиеся у них арсеналы стратегического оружия, и призвал все ядерные державы последовать примеру Советского Союза и отказаться от применения ядерного оружия первыми. С тех пор это предложение неоднократно подтверждалось. Его реализация как раз и решила бы поставленную выше проблему, дала бы возможность спокойно вести переговоры, а кроме того, значительно способствовала бы укреплению международной безопасности, ослабила бы напряженность и улучшила атмосферу переговоров. Увы, реакция Соединенных Штатов на эти предложения остается негативной.

Но они мотивировали ее советским превосходством.

Это необоснованный и лживый довод, и в других местах этой книги уже разъяснялось почему. Истинная причина в

[p. 206]

другом - США хотят сначала добиться превосходства, а потом вести с нами серьезные переговоры уже с ‘позиции силы’. Собственно, они сами это признают. Но кто же захочет вести переговоры ‘с позиции слабости’? Значит, мы снова будем добиваться паритета, что опять не понравится Пентагону. И так может продолжаться до бесконечности или, скорее, до момента, когда безудержная гонка вооружений не сделает неизбежной военную конфронтацию.

Хотя мы в силах принять вызов, - у нас, как об этом неоднократно говорили советские руководители, и в их числе министр обороны маршал Д.Ф. Устинов, уже испытываются ракеты, которые могли бы стать ответом на американскую ‘МХ’ и на крылатую ракету, - Советский Союз хотел бы избежать такого развития событий и, наконец, разорвать порочный круг гонки вооружений.

Поэтому на переговорах по ОССВ мы предложили серьезные сокращения носителей (но действительно всех носителей) стратегического ядерного оружия до равных (но действительно равных) потолков, которые были бы на 25% ниже нашего нынешнего уровня. Одновременно мы предложили и серьезные ограничения качественного совершенствования стратегических вооружений, а также меры по укреплению стратегической стабильности и укреплению доверия^*.

Все эти меры исходят из принципа равенства и одинаковой безопасности, и мы считаем, что дело сейчас за США.

На других переговорах, идущих в Женеве, - переговорах о ядерном оружии средней далЬности - позиции сторон расходятся столЬ же резко. Президент Рейган предложил ‘нулевой’ вариант - договоритЬся о том, чтобы СССР и США отказалисЬ от размещения всех ракет средней далЬности. Советский Союз отверг это предложение как совершенно неприемлемое.

* В мае 1983 года мы также выразили готовность, как заявил товарищ Ю.В. Андропов, ‘договориться о равенстве ядерных потенциалов в Европе как по носителям, так и по боезарядам с учетом, разумеется, соответствующих вооружений Англни и Франции’ (Правда, 4. V. 1983).

[p. 207]

Разумеется, ведь здесь, как и в области стратегических вооружений, нам предлагают одностороннее разоружение. Именно в этом смысл ‘нулевого’ варианта Рейгана. Согласно его предложению, Советский Союз ликвидировал. бы все свои ракеты средней дальности - и новые СС-20, и старые СС-4 и СС-5. НАТО же при этом лишь воздержалось бы от размещения новых американских ракет в Западной Европе, сохранив в неприкосновенности свой существующий потенциал сил передового базирования, а также английские и французские ядерные силы. Но на сегодняшний день в Европе существует примерный паритет по ядерным средствам средней дальности. ‘Нулевой’ вариант резко нарушил бы этот паритет в пользу НАТО. (Я уже не говорю об обсуждающихся планах размещения вблизи Европы американских крылатых ракет морского базирования, что дало бы НАТО новые преимущества.) Наконец, для нас совершенно неприемлемо предложение Рейгана распространитъ односторонние сокращения советских ядерных сил на районы Дальнего Востока. Сокращение вооружений в том регионе - отдельный вопрос, его можно и нужно обсуждать, но он не имеет отношения к ‘евростратегическому’ балансу.

Европа, безусловно, уже перенасыщена ядерным оружием.

Конечно! Мы были бы за превращение всей Европы в безъядерную зону. Все ядерные средства, не только средней дальности, но и тактические, должны быть убраны с этого континента - убраны, разумеется, на взаимной основе. Это предложение еще раз повторил товарищ Ю.В. Андропов. Это - радикальное решение проблемы.

Поскольку, однако, к реализации такого варианта (он бы означал действительно ‘абсолютный нуль’) Запад в настоящее время не готов, Советский Союз предлагает планы поэтапного сокращения ядерных средств средней дальности (и ракет, и самолетов, несущих ядерное оружие) более чем на две трети. При этом, как разъяснял Ю.В. Андропов, противостоящих друг другу советских и американских ракет средней дальности здесь вообще бы не было, а СССР сохранил бы ‘...в Европе лишь столько ракет, сколько их имеют Англия и Франция - и ни одной больше’.

[p. 208]

Таким образом, и здесь наши предложения основаны на принципе равенства. Ответ сейчас и на этих переговорах за США.

Каково положение на венских переговорах о взаимном и сбалансированном сокращении войск и вооружений в ЦентралЬной Европе?

Они уже давно находятся в тупике. Для того чтобы из него можно было выйти, Советский Союз еще в июне 1978 года выдвинул ряд предложений, в значительной мере идущих навстречу позиции Запада. Сами западные представители оценили советские предложения как весьма конструктивные. Позднее мы пошли на одностороннее сокращение наших вооруженных сил в Европе на тысячу танков и 20 тысяч военнослужащих. Летом 1980 года социалистические страны выступили с новой инициативой: сократить численность советских войск в Европе еще на 20 тысяч человек при условии сокращения американских войск на 13 тысяч. Осенью того же года последовал ряд других инициатив со стороны стран - членов ОВД. НАТО, однако, не сделало ответных шагов: значит, блок стремится не к контролю над вооружениями и тем более не к разоружению, а к наращиванию военных мускулов под предлогом ‘советской угрозы’.

ЕстЬ разные оценки численности войск ОВД. Оценки НАТО превышают данные ОВД на 150 тыс. человек. Как можно достичЬ соглашения, если даже в отношении исходных цифр налицо такие разногласия?

Единственный рациональный подход состоит в том, чтобы признавать объективность данных, сообщаемых каждой стороной. Нынешняя игра в цифры - не что иное, как повод для затягивания переговоров. Оценки военного соотношения сил всегда были для Запада политическим оружием. В 1977 и 1978 годах, когда НАТО ратовало за принятие долгосрочной программы перевооружения, было много шума из-за мифического превосходства СССР в обычных вооружениях в Европе. Теперь, когда программа принята и внимание Североатлантического блока сосредоточилось на ‘евроракетах’, упор делается на мифическое советское превосходство в ракетах средней дальности. Короче, я абсолютно уверен, что, если бы НАТО и

[p. 209]

особенно США действительно хотели бы заключить соглашение, оно бы уже было подписано.

То же можно сказать и о переговорах о полном запрещении ядерных испытаний. В течение долгого времени наши западные партнеры по переговорам утверждали, что прогрессу мешает нежелание Советского Союза отказаться от мирных ядерных взрывов. Мы согласились установить мораторий на такие взрывы. Тогда Запад стал искать проблемы в сфере верификации, т. е. Контроля за соблюдением условий возможного соглашения. Взаимоприемлемое решение было найдено и в этой области. Соглашение было почти готово уже в конце 1980 года. Однако затем переговоры были заморожены, а летом 1982 года США объявили, что возобновлять эти переговоры они не намерены, а заодно отказываются ратифицировать два предыдущих, уже подписанных договора о запрещении ядерных испытаний.

Иными словами, обстановка в области контроля над вооружениями сложилась тяжелая. Выше я уже упоминал об официальном американском документе СНБ-68, разработанном при президенте Трумэне. Его авторы прямо заявляли, что при отсутствии американского превосходства переговоры с Советским Союзом ‘могут быть только тактическим ходом... желательным с точки зрения обеспечения общественной поддержки... программ наращивания военной мощи’. Боюсь, что именно таков нынешний подход США.

И еще один момент. В течение долгого времени мы считали, что главная проблема в деле углубления разрядки - отставание военной разрядки от разрядки политической. При этом мы заявляли, что отсутствие прогресса в области контроля над вооружениями рано или поздно остановит политическую разрядку. Это опасение, к сожалению, оправдалось. Теперь, по-моему, ситуация изменилась: есть целый ряд подготовленных соглашений, которые не могут вступить в силу ввиду усиления политической напряженности. Это дополнительный довод в пользу ослабления напряженности и улучшения общей политической обстановки.

Вопрос о договоре о полном запрещении ядерных испытаний непосредственно связан с проблемой распространения ядерного оружия. В данной области интересы СССР и США особенно близки.

[p. 210]

Проблема распространения исключителЬно важна с точки зрения предотвращения ядерной катастрофы. НесколЬко лет назад я познакомился со студентом Принстонского университета Джоном А. Филлипсом, которому удалосЬ изготовитЬ в своей лаборатории настоящую ядерную бомбу. Как я слышал, в США собираются снятЬ филЬм по этому сюжету.

Что ж, это неплохая иллюстрация того, насколько острой стала проблема распространения ядерного оружия. В обстановке новой ‘холодной войны’ она еще более обострится.

Вы совершенно правы: нераспространение ядерного оружия отвечает как американским, так и советским интересам. Можно добавить - и интересам всех остальных государств.

Но то же можно сказать и о всей проблеме ограничения вооружений и разоружения, что отвечает интересам всех. Ожидать получения каких-либо серьезных и долгосрочных преимуществ от гонки вооружений - сущая иллюзия. Вполне возможно, что американцы чувствовали бы себя в большей безопасности, если бы не было боеголовок, оснащенных РГЧ. Подозреваю, что вскоре они начнут испытывать такое же сожаление в связи с крылатыми ракетами и системой ‘МХ’. Но, к сожалению, если ‘джинн уже выпущен из бутылки’, его крайне трудно загнать обратно.

Вы упомянули о проблеме верификации. Она горячо дебатироваласЬ в США в связи с Договором ОСВ-2. Ряд сенаторов возражали против договора на том основании, что предусмотренные процедуры проверки выполнения условий договора ненадежны. Почему Советский Союз не согласился с введением более надежных методов, включая инспекцию на месте?

Мне кажется, что в период серьезного обсуждения договора в США сомнения насчет верификации были почти полностью рассеяны. Было доказано, что соблюдение условий договора сторонами поддается проверке. И если в процессе обсуждения возникли некоторые трудности, то связаны они были с тем, что администрация не дала сенаторам достаточно полных и исчерпывающих разьяс-

[p. 211]

нений насчет характера и качества информации о наших вооруженных силах, получаемой Соединенными Штатами с помощью так называемых ‘национальных средств’, т. е. спутников, разведки и т. д. Но мы здесь ни при чем - такие вопросы считаются в США важнейшей государственной тайной.

Тем не менее в результате обсуждения договора сенаторы осознали по крайней мере ту истину, что без Договора ОСВ-2 у американцев будет больше, а не меньше сомнений и подозрений насчет советских программ и намерений. То же касается вопроса об уязвимости МБР наземного базирования и других проблем, на которые ссылались противники ОСВ в обоснование своей позиции. Все эти проблемы значительно осложняются из-за отсутствия соглашения.

Возвращаясь к Вашему вопросу, хотел бы напомнить: Договором ОСВ-2 предусмотрена целая система мер по верификации: специальные правила подсчета, запрет на создание препятствий техническим способам контроля, применяемым другой стороной, обязательство не скрывать некоторые телеметрические данные. Согласно договору, создавалась особая комиссия по рассмотрению возникающих споров и претензий.

Но все же почему Советский Союз противился инспекции на месте?

Наша позиция состоит в том, что характер и масштабы мер по верификации должны соответствовать характеру и масштабам предусмотренных данным соглашением мер по ограничению вооружений. Цель верификации - обеспечить выполнение соглашения, а не удовлетворение чьего-то любопытства. В конце концов речь идет о проверке выполнения условий соглашения, а не об оказании помощи разведслужбам другой стороны.

Далее, по мере продвижения по пути ограничения вооружений обсуждаемые вопросы становятся все более сложными, а чем сложнее и серьезнее соглашения, тем шире задачи верификации. Стараясь ответить на вопрос, достаточно ли эффективны те или иные процедуры проверки, надо всегда иметь в виду не только физические возможности нарушения договора, но и то, насколько может быть велик соблазн нарушить то или иное положение. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что почти любой договор при желании можно нарушить в каких-то

[p. 212]

мелочах. Но какой в этом прок? А риск очень велик, так как обнаружение обмана наверняка приведет к международному скандалу. Крупное же нарушение, которое могло бы изменить соотношение военных сил или дать другие ощутимые выгоды, скрыть в любом случае невозможно и при нынешних методах проверки.

Ограничения, предусмотренные Договором ОСВ-2, таковы, что их соблюдение вполне поддается контролю с помощью национальных технических средств. С другими соглашениями дело может обстоять иначе. Например, на переговорах о полном запрещении ядерных испытаний было условлено, что имеющиеся у сторон средства обычной проверки должны быть дополнены специальными устройствами (так называемыми ‘черными ящиками’), устанавливаемыми на территории другой страны. В ряде советских предложений прямо предусматривается возможность инспекции на месте. Советское правительство заявляло, что если будет достигнуто соглашение о всеобщем и полном разоружении, то мы согласимся с любыми методами контроля, включая, несомненно, и инспекции на месте.

Следует добавить, кстати, что специалисты отнюдь не считают этот способ более совершенным. Во многих случаях (особенно в тех, когда особо важен фактор времени) технические средства более эффективны. Наконец, существуют вещи, которые невозможно проверить даже с помощью инспекции на месте.

Почему же тогда вопрос об этих проверках вызывает столЬко споров?

Потому что он легко поддается манипуляции со стороны тех, кто стремится сорвать ограничение вооружений. Принцип здесь прост. Вы выдвигаете требование, которое, по вашему убеждению, будет неприемлемо для другой стороны. Тем самым вы убиваете сразу двух зайцев: бросаете тень на вашего партнера и прикриваете собственное нежелание прийти к соглашению. Вопрос об инспекции на месте занял в этом смысле особое место: его сделали символом, тем более что неосведомленная часть публики поддается убеждению, что это чуть ли не панацея от всех бед.

Но ведЬ всем известно, как тщателЬно Советский Союз охраняет свои секреты; на Западе вашу

[p. 213]

страну вообще считают ‘закрытой’. Это дает повод не толЬко для разговоров о том, что Советский Союз испытывает болезненную подозрителЬностЬ в отношении окружающего мира, но и для встречных подозрений насчет советских намерений, целей и т. д.

Я вновь вынужден подчеркнуть, что в значительной мере подобные мнения появляются в результате политических спекуляций и лживой пропаганды. Эта пропаганда создала и поддерживает миф об ‘открытом’ обществе на Западе и ‘закрытом’ обществе у нас. На деле мы гораздо более ‘открыты’, а Запад более ‘закрыт’, чем обычно полагают.

В Соединенных Штатах, например, многое держится в секрете, причем не только от нас, но и от американского народа, а иногда и от конгресса США. Попытки проникнуть за завесу секретности наказываются, причем в последнее время наказания становятся все суровее.

Кроме того, между практикой двух стран в данной сфере действительно существуют различия. Не стану скрывать, что во многих случаях наши правила строже, чем американские. На то есть исторические причины. В стране, которая подвергалась столь многочисленным агрессиям, столь долго жила фактически в условиях враждебной осады, люди, естественно, более осторожны в вопросах о том, что можно открыть, а что лучше держать в тайне.

Конечно, все традиции подвержены переменам. Разрядка, развитие взаимного доверия, расширение контактов и круга проблем, обсуждаемых на переговорах, - все это влияет на сложившиеся традиции.

Газета ‘НЬю-Йорк таймс’ недавно опубликовала статЬю, в которой говорилосЬ: ‘ДоверятЬ Советам? Никогда. Почему мы должны доверятЬ им болЬше, чем своим собственным генералам и политикам?’

Судить о том, следует ли американцам доверять своим генералам и политикам, - дело самих американцев. Что же касается доверия к нам, то мы и не ожидаем, что американцы станут верить нам на слово, хотя, кстати, многие западные эксперты признают, что Советский Со-

[p. 214]

юз неукоснительно выполняет взятые на себя международные обязательства.

Ни одна из советско-американских договоренностей не основывалась на слепом доверии. Выполнение условий всех соглашений можно эффективно проверить. Отношения между двумя странами развиваются у всех на виду.

К тому же здесь должно быть и чувство меры. Никому не следует рассчитывать, что мы согласимся на роль какого-то международного подозреваемого, всегда обязанного отвечать на любые обвинения и соглашаться на самые унизительные расследования. Понятно, почему США заинтересованы в том, чтобы представить нас в таком свете, выдвигая в адрес СССР самые чудовищные и бездоказательные обвинения: ведь грязь, рассчитывают они, прилипает, а обвинения обычно более заметны для публики, чем их опровержения. Но цивилизованные международные отношения должны следовать тому же правилу, которое существует во всех цивилизованных обществах, - бремя доказательства лежит на обвиняющем.

Завершая нашу дискуссию о гонке вооружений и контроле над вооружениями, хочу задатЬ Вам вопрос: чего Вы ожидаете в данной области в ближайшем будущем?

Убежден, что ограничение вооружений, не говоря уже о его финансовой и политической пользе, необходимо для обеспечения надежных гарантий от ядерной войны.

И я предпочел бы, чтобы дело ограничения вооружений и разоружения двигалось вперед в результате прозорливости и рационального подхода тех, кто делает политику. Когда опасности гонки вооружений и выгоды разоружения ясны обеим сторонам, открывается кратчайший и наиболее безопасный путь к укреплению мира.

Другой путь - сначала достичь края пропасти, чтобы потом начать от него пятиться.

В истории человечества, конечно, не раз бывало, что разуму удавалось одержать верх только после того, как безумие полностью разобличало себя в глазах людей. Очевидно, что такой путь к миру бесконечно более опасен, а в ядерный век даже и неприемлем.

Необходимо сделать все, чтобы обратить негативные тенденции вспять, ибо в конечном итоге вопрос стоит так: либо мы покончим с гонкой вооружений, либо она покончит с нами.